– принялась уговаривать Людмила Титовна. – Одумайся!..
Но Любомир Петрович вдруг погрозил ей кулаком. Такое случилось, пожалуй, впервые в жизни, и Людмила Титовна испугалась, вытаращила глаза:
– Что-о ты, папка?..
– Отдавай деньги учителей, и я пойду! – закричал Любомир Петрович. – Пусть прахом пойдет вся твоя нажива вместе с эвакуацией! Погубила ты меня, осрамила перед всем миром!
И пошел потихоньку домой, шаркая по сухой тропке тяжелыми, в грязи, сапогами. Людмила Титовна постояла с минуту на мостике, обиженно-разочарованно поджав губы, вытерла едва успевшую блеснуть слезу и начала разворачивать волов в обратную дорогу.
Дома Любомир Петрович дня три почти не вылезал из квартиры, стонал, плакался на свою судьбу, а потом и вовсе расхворался, слег. Людмила Титовна сообщила в школу, что муж простудился. Лежал он все лето. Временами чувствовал себя совсем плохо, однако без устали заставлял Людмилу Титовну готовить ему добротную одежку, обувь, белье, сушить сухари, потому что решил: только оклемается – уйдет из дому. Пойдет в армию или в партизаны. Довольно мук, хватит гнить душой! Только порох, огонь могут вернуть ему настоящую жизнь!
Каждую новость с фронта он воспринимал как весть о своей жизни или смерти. От сообщений Советского информбюро зависел его пульс, повышение или понижение температуры. Взяв в руки письмо с фронта, письмо, которого так долго ждали, которое так встревожило, взволновало всех старочигольцев, Любомир Петрович столь возрадовался, будто фронт уже откатился за тысячи километров. Он твердо решил: через день-два обязательно встанет, отвесит низкий поклон всем учителям, чтоб поскорее забыли о его вине, и подастся в военкомат.
К сожалению, линия фронта, что неподалеку от Старой Чиглы, никак не отдалялась, и старочигольцы по-прежнему считали себя прифронтовыми. Из ночи в ночь дежурили на улице, на колхозном дворе. Чуть ли не ежечасно над деревней кружили вражеские стервятники, сбрасывали шрапнельные бомбы и термитки. Алина еще недавно боялась даже думать о фашистских самолетах, теперь возглавляла женскую команду противовоздушной обороны и не одну «шипучку» погасила собственными руками. Часто над крышами завязывались жестокие воздушные бои. Анна Степановна всегда с дрожью в сердце следила за ними, и все ей казалось, что в одном из наших самолетов обязательно сидит за штурвалом, бьет врага ее Николаи. «Только бы уцелел, только бы уцелел он, мой сынок…»
За рекой в перелесках, по всей округе стояли тыловые части. Колхозники поставляли им овощи. За летние месяцы в деревню понаехало много семей из ближайших областей и районов Воронежчины. Некоторые из них эвакуировались уже во второй, а то и в третий раз. В каждом дворе жило по десятку и более человек. Все шло под жилье: бани, сараи, погреба. На каждом огороде вырыли землянки. Жили эвакуированные и в школе, только три класса удалось сохранить для учащихся. Анна Степановна организовала занятия в две смены.
Во второй день начавшегося учебного года в деревню приехала женщина с двумя детьми, с которой Анна Степановна когда-то лежала в больнице. В прошлом случайные знакомые, теперь они встретились как родные сестры. С вечера наговорились, нарадовались неожиданной встрече, а ночью, во время очередной бомбежки, приезжая была убита… Сбежались люди, пришел Кирилл Фомич. Выяснилось, что под шум бомбежки женщину кто-то застрелил из пистолета. Поднялась паника, особенно среди эвакуированных, зародились подозрительность, недоверие друг к другу. Председатель колхоза сообщил об убийстве в воинскую часть.
Приехали работники контрразведки, долго вели следствие, но убийцу не нашли.
Бурно обсуждался трагический случай в школе. На Анну Степановну все это так подействовало, что она едва нашла в себе силы вести уроки. У приезжей осталось двое детишек. Проплакав всю ночь, утром пошли они по деревне искать свою маму. Анна Степановна забрала их к себе, утешала, успокаивала – ничто не помогало. Девочка, младшенькая, даже посинела в плаче и горе, чего доброго, заболеет, не выдюжит…
Какие только догадки не высказывались по поводу случившегося! Некоторые считали, что убийство – лютая лесть за что-то. Иные склонны были предполагать несчастный случай – в женщину угодила шальная пуля. А физрук доказывал, что на вражеских бомбардировщиках есть теперь такие пулеметы, у которых пули очень похожи на пистолетные.
У Анны Степановны возникли и другие соображения. Вечером они долго сидели в Вериной комнате, советовались, обсуждали, взвешивали все детали и обстоятельства. Алина была на дежурстве. Вера рассказала: ночью, после налета, она видела, как кто-то волчьими прыжками мчался с соседнего огорода, а потом шмыгнул в их кукурузник. Показалось, знакомый… Но только показалось…
Решили переговорить с председателем колхоза, Кириллом Фомичом и начать исподволь следить, наблюдать – помочь специальным работникам воинской части…
Антонина Глебовна принесла сонного Владика, спросила учительниц, не видели ли где Фомича.
– Поверите, третью ночь не спит старик, – пожаловалась она. – Пойду поищу.
Вскоре ушла и Анна Степановна. А Вера еще долго не ложилась, ждала Алину. Сложные, противоречивые мысли роились в голове – и о сегодняшнем случае, и о разных других обстоятельствах.
Вчера пришли в школу свежие газеты, тоже после долгого перерыва, как и письмо Валентине Захаровне. В «Правде» помещена небольшая заметка о действиях одного партизанского отряда на территории Белоруссии. И снова, как уже не раз бывало, в сводке – командир отряда С. А вдруг это Андрей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122