После обеда Андрей, будто шутя, вытащил из кладовки чемодан. Это был тот самый дорожный чемодан, с которым еще недавно Андрей ехал сюда на работу. Даже ощущение от круглой отшлифованной ручки его еще сохранилось на ладони, даже багажные надписи не стерлись на стенках.
Он открыл чемодан и сразу снова закрыл.
– Что ты? – с грустной улыбкой спросила Вера.
Андрей удивленно взглянул на жену:
– Откуда мыло, зубная щетка? Уже все собрала?
– На всякий случай, – блеснув влажными глазами, сказала Вера. Она тоже хотела, чтобы это прозвучало как шутка, как своеобразная игра слов, но вышло не так, как хотелось. Представилось, что Андрей уже далеко-далеко и что осталась она здесь совсем одна…
Андрей отнес чемодан обратно в кладовку, быстро вернулся, сел у стола рядом с Верой. Она не плакала, сидела тихая, задумчивая.
– Еще ведь нет повестки, – сказал он немного погодя.
Вера взяла со стола книжку, нерешительно повертела ее в руках и вдруг с волнением, с едва ли нужной поспешностью начала говорить. Было видно, что ей хочется сказать очень многое, излить всю свою нежность, всю любовь к близкому, дорогому человеку и хоть в этом найти какое-то успокоение для обоих.
– Я собрала твой чемодан давно, – говорила она. – Знала, что ты пойдешь в армию, и не просила, чтобы добивался отсрочки. Не просила и о том, хотя, может быть, нужно было попросить, чтобы ты рассказал на комиссии все о своем здоровье. Ведь неправда, будто ты можешь по двадцать километров ездить на велосипеде, неправда. Но я знала, что ты все равно пойдешь. Весь этот месяц, а может, и больше, я в мыслях и снах расстаюсь с тобой, Андрей. Ты и сам, наверное, все дни думаешь об этом, только прячешься от меня. Хочешь, чтобы мне было спокойней, чтобы я не плакала. А мне хотелось, чтобы спокойнее было тебе. Вот почему и про чемодан не сказала, старалась не говорить о призыве. Думала: хоть еще один денек наш… А теперь все, – Вера открыла книжку. – Видишь?
– Вижу, – Андрей взял повестку.
– Если бы ты, переступив порог, сразу увидел ее на столе, мы не смогли бы обедать. А мне хотелось еще разок побыть с тобой, как раньше…
Последние часы дня прошли в сборах, в заботах о маленьком хозяйстве. О сне нечего было и думать: не смогли сомкнуть глаз в эту ночь ни Андрей, ни Вера. Когда все уже было готово к отъезду, Вера уговорила мужа пройтись, прогуляться. За работой, за хлопотами боль близкой разлуки немного отступала, а закончили сборы – и с новой силой нахлынула острая, тяжелая тоска.
Они вышли в колхозный сад. Большой и густой, он начинался от околицы, возле самой квартиры Сокольных, и уходил к реке, а там еще с полкилометра тянулся берегом. Осень в этом году выдалась теплая, и хотя ноябрь стоял на дворе, на деревьях все еще было много листвы, грустно шелестевшей сейчас от ветра. На тропинках лежали листья – сухие, со сморщенными краями. Они тоже как-то тоскливо шелестели под ногами.
– Пиши мне часто, – тихо, шепотом попросила Вера. Ее слова почти сливались с шумом листвы. – Пиши обо всем, ничего не скрывай… Пиши, что будешь чувствовать, переживать.
– Хорошо, – пообещал Андрей. – И ты, смотри, ничего не утаивай от меня: трудности будут – вместе переживем, радости – вместе порадуемся. Пройдет год, отпрошусь на побывку, а там еще годик – и совсем домой.
– Пройдет год, – вздохнула Вера, – пройдет годик… Целый год, целый годик!.. А как я один день проживу без тебя?..
Начинало смеркаться. Трудно было понять, всюду так быстро темнеет или только тут, в саду. Вера шла медленно, крепко держась за руку Андрея. Она старалась нащупывать ногами тропинку, но больше доверялась мужу: все равно куда идти, все равно как, а только бы двигаться, только с ним быть. Тепло от руки Андрея вызывало холодок в груди. Чем дальше, тем ощутимее становился этот холодок, Вера все крепче сжимала руку мужа. Хотелось надолго запомнить все, что в эти минуты было рядом: и тепло руки Андрея, и его медленные, размеренные шага, и мутно-серые силуэты деревьев вокруг, листья на них. Вера долго смотрела на листья, но рассмотреть их как следует не могла: на нижних ветвях их поглотила осенняя тьма, а на верхних – небо.
– Евдокия и завтра будет плакать, – нарушил молчание Андрей.
Вера не ответила.
– …А я боюсь слез.
Подходили к реке. Сад здесь тянулся длинной неширокой полосой. Между деревьями проглядывал горизонт, темно-синий, слегка подернутый туманом. Реки не видно было, однако по влажноватому запаху можно было судить, что она совсем близко. За рекой, на востоке, появилось довольно широкое светлое пятно. Так иной раз ночью светится далекое зарево.
– Луна всходит, – задумчиво сказал Андрей.
И в самом деле, очень быстро показался, будто выскочил из-под земли, огненный край луны. Не успела Вера рассмотреть его, как выросла половина диска, а потом и весь лунный шар засиял таинственным неземным светом, перебросив серебряный мостик через водную гладь реки.
Все вокруг сразу повеселело, стали видны даже листья на яблонях и на грушах, а неподалеку от речки ряды вишняка. Вишни стояли еще густолистые, будто для них и осень – не осень. И хотя не было на них ни цвета, ни завязи, все же вишневые деревья очень живо напомнили Вере одну недавнюю весну.
Прошла та весна, и уже никогда ее не воротишь, как не воротишь вчерашнего дня. Раньше она почему-то не вспоминалась, не вызывала таких острых ощущений, хоть и не раз Вера проходила через этот вишняк.
Где-то далеко за рекой, за дубравой, послышались то переливистые, то протяжные голоса гармони. Видно, какой-то влюбленный, возвращаясь с вечеринки, изливал на гармони всю душу и чувства свои.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122