Да ещё и квартиру отнимет вместе с долларовой заначкой. Правда, Агния не так уж часто попадала в разряд юных чаровниц.
Впрочем, если и попадала, то, как это ни забавно, не оскорблялась.
— Но он хотя бы в городе? Я уже несколько раз оставляла сообщения на автоответчике.
— Я их слышала, — барственно проговорила хозяйка.
— Это очень важно, я пишу книгу о его ученике, об Антоне Шолохове. Это такой художник…
— Милая моя, Антошу Шолохова я кормила супом в этой квартире тогда, когда вас ещё не было на свете…
— Может быть, тогда вы расскажете… какие-нибудь детали.
— О том, как он ел суп? — В голосе хозяйки Агния почувствовала едчайшую иронию.
— Ну он же не только ел суп, он же что-нибудь говорил, делал, показывал рисунки.
— Вы уже начали писать свою работу? — заинтересовалась вдруг хозяйка.
— Приступаю, собираю материал… Так, может быть, расскажете?
— Не беритесь вы за эту книгу, вот что я вам посоветую… — В голосе пожилой собеседницы Агния почувствовала грусть и усталость. — А про Антошу Шолохова ничего хорошего я вам рассказать не смогу. Хотя, как говорят, победителей ведь не судят? Вот и не буду судить. Но и говорить не стану.
Подумайте над моими словами…
Агния хотела все же поспрашивать, но на лице хозяйки она прочитала вежливое нетерпение немедленно закрыть за незваной гостьей дверь.
И в тот момент, когда она уже подалась к двери, взгляд её наткнулся на визитную карточку собственного брата. Эта карточка лежала в прихожей под большим зеркалом на старинной тумбочке. Уж если тут побывал Дмитрий, то он-то, несомненно, знает все координаты шолоховского учителя.
— Что ж, очень жаль, что не застала Алексея Пахомовича дома, но я буду звонить ещё. На всякий случай — вот моя визитка.
И для полноты абсурда она положила рядом с карточкой, которая принадлежала Дмитрию Алексеевичу Самарину, свою — Агнии Алексеевны Самариной. Пусть хозяйка помучается над этим странным совпадением фамилий и особенно отчеств. Быть может, любопытство заставит её ослабить оборону супружеского гнёзда.
На стене дома рядом с уличной дверью висел телефон-автомат. Карточка у Агнии была всегда при себе. А служебный телефон брата она помнила наизусть.
— Самарин слушает! — Голос брата звучал, как всегда, отчуждённо. Возможно, так им полагалось отвечать по какому-нибудь уставу правоохранительной службы.
— Димка, привет! Ты извини, что я тебя отрываю…
— Мы вроде бы вчера виделись…
Ответ младшего брата нельзя было назвать чересчур любезным, но Агния к такому привыкла, если звонила ему на службу — Я всего на минуту. Ты не знаешь… где можно найти такого художника, Фёдорова Алексея Пахомовича?
Похоже, ей наконец удалось изумить брата. По крайней мере, его пауза была красноречивой.
— Откуда у тебя на него информация?
— Нет у меня никакой информации. Я была у него дома и увидела твою визитку. Димка, будь человеком, скажи, слышишь! Он же учитель Шолохова, он мне для книги нужен, а супружница — такая грымза, стоит как стена…
— А-а, понял. Ладно, записывай. Он сейчас в сто двадцать второй больнице.
Знаешь, как туда ехать? От метро «Озерки»…
— Знаю, спасибо, Димка!
— Вот и поезжай. Извини, я сейчас занят…
Сам Дмитрий народного художника навестил в тот же день, когда побывал у него дома на Таврической.
Нынешние больницы по своей вольнице — не чета совковым. Конечно, и сейчас есть особо охраняемые медицинские объекты, где тебя вместе со всем, что ты хочешь пронести к больному, просветят насквозь, а в дополнение ещё и ощупают; где на каждом входе и выходе в коридоре сидят автоматчики в бронежилетах, а рядом с ними — вполне приличного вида братва, в прошлом, может быть, даже командиры этих самых автоматчиков. Но такой режим — в клиниках для пациентов высшего разряда. В обыкновенных же больницах забыты прежние грозные тётки, которые не пропускали посетителей дальше справочного окошка, следили, чтобы каждый имел при себе тапочки и белый халат. Теперь можно прийти в любое время и в чем угодно. Поэтому Дмитрию лишь в редких случаях приходилось пользоваться удостоверением.
Эта клиника считалась одной из лучших, называлась она медицинской частью № 122, говорили, что в совковое время это была закрытая больница для атомщиков.
Здесь и приходил в себя после инфаркта народный художник. От метро «Озерки»
Дмитрий добрался сюда за десять минут на маршрутке, у грозной с виду дежурной узнал нужный этаж и палату, заодно получил сообщение, что «температура тридцать шесть и два, состояние удовлетворительное», и ещё через три-четыре минуты входил в палату.
Там было четыре койки с необходимыми кнопками, розетками и прочей техникой. На каждой лежало по больному, около той, что стояла ближе к окну, стояла капельница на штативе, и оттуда по трубочкам в вену пожилого пациента стекал лечебный раствор. Когда Дмитрий вошёл, в палате, видимо, о чем-то спорили, в том числе и больной с капельницей, но, увидев нового человека, сразу умолкли.
— Добрый день, мне нужен Алексей Пахомович, — сказал Дмитрий, оглядывая всех лежащих и стараясь, чтобы улыбка его выглядела как можно обаятельней.
Трое больных приветливо закивали в сторону того, что лежал с иглой в вене.
— Да, это я, — довольно бодро откликнулся тот. — Вы из худфонда?
Дмитрий придвинул табурет, сел поближе и только тогда, продлевая свою обаятельную улыбку, проговорил:
— Нет, я из милиции. Принёс вам хорошую весть. Но если можно, мы поговорим потом, когда кончится процедура.
— А-а-а, машина нашлась! Мне жена уже позвонила. Так это вы её нашли?
— Почти.
— Что значит — почти? Тут почти не бывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125