Вот только имя автора указывалось одно, да и то перевранное: «Антон Шолоков». Узнал ли об этой победе сам Антон, Кириллу было неизвестно: его родители получили квартиру в другом районе, и Кирилл теперь ходил в иной детский сад.
В следующий раз он увидел Антона через девять лет, когда поступил в среднюю художественную школу при Академии.
Как ни странно, они сразу узнали друг друга.
* * *
Иногда Агния оставляла рассказ Кирилла Агеева таким он записался у неё на диктофон, порой переписывал по-своему. Но главное — факты, масса фактов…
В мастерскую Кирилла она шла, полагая, что встреча с ним займёт часа два, не больше. А в результате провела чуть ли не полный день — с небольшими перерывами на кофе.
* * *
В художественной школе был грандиозный конкурс и поступившие чувствовали себя победителями. Кириллу и Антону выдали билеты с фотографиями, по которым они могли бесплатно проводить в Эрмитаже и Русском музее все свободное время.
Они записались в академическую библиотеку.
Антон Шолохов выделялся и там.
— Ты что, Петров-Водкин? — спросил его педагог на одном из первых занятий.
— Зачем так корёжить пространство?
Педагог следовал старинным методикам Чистякова и Шишкина, по которым академические студенты оттачивали технику рисунка в конце XIX века. Он раздавал в начале занятия фотографии и требовал их копирования. Успешным считался тот, кто воспроизводил фотографии в точности. Для Антона каждая точка в пространстве уже тогда имела особый смысл, и от этой безмозглой нетворческой работы он так ярился, что однажды разорвал фотографию в клочья, за что был немедленно изгнан за двери мастерской.
Уже тогда он придумал собственный стиль одежды — чёрные брюки, чёрная блуза, а на ней пламенеет огромный галстук. Это было как вызов и однокашникам, и государственной идеологии. Все они только что покинули пионерские организации в своих школах и с радостью сбросили опостылевшие пионерские галстучки. До вступления в комсомол когда просто обязывали носить эти идеологические приметы, в школу без галстука не впускали. А Антон продолжал носить красный галстук, как бы говоря всем: «У вас свои правила жизни, а у меня — свои».
Потом Кирилл понял, что этот стиль шёл, скорее, от бедности. Родители многих поступивших в престижную школу одели своих чад в дорогие костюмчики и джемперы. А у Антона ничего такого не было. Отец к тому времени умер, мать постоянно болела.
Что он живёт впроголодь, Кирилл сообразил месяца через три. Однажды на большой перемене Антон встал неподалёку от буфета и выставил на продажу репродукцию картины Питера Брейгеля в деревянной рамочке. Его окружили ученики, кто-то спрашивал, откуда он её взял, кто-то пытался сбить цену Когда репродукция была продана, Антон сразу устремился в буфет и, отстояв в очереди, накупил себе немыслимое количество котлет на кусках хлеба и несколько стаканов чая без сахара. В это время прозвучал звонок, и он стал проглатывать котлеты, почти не жуя. А оставшиеся сложил в полиэтиленовый мешок и унёс с собой, чего до него не делал никто.
На другой неделе Кирилл снова увидел его у буфета с репродукцией в рамке — на этот раз Антон продавал работу Сальвадора Дали. Тогда в Советском Союзе увидеть альбомы и классика Брейгеля, и сюрреалиста Дали было практически невозможно. Разве что в какой-нибудь книге под названием «Критика западного искусства». А тут — отличные репродукции. Лишь через год, когда Кирилл узнал, что в академической библиотеке выдают даже запрещённого Дали, он все понял.
Там, где полагалось красоваться репродукциям, зияли пустые места.
— За год он опустошил академическую библиотеку, — рассказывал Кирилл Агнии. — Эти изрезанные альбомы и сейчас там стоят. Возьмите их и убедитесь сами — отсутствует самое ценное. Это Антон поработал. Правда, теперь, благодаря его славе, те альбомы стали музейными экспонатами — к ним прикасалась рука самого Шолохова. Но я-то на него и тогда не очень разозлился. Когда несколько дней не ешь, чего не сделаешь. У нас некоторые в буфете покупали пирожные, всякие кексы, а он — только котлеты, чёрный хлеб и несладкий Из художественной школы их с Кириллом исключили за формализм.
«Объяснить, — написала Агния, когда дошла до этого места в своём тексте. — Тем, кто родился после восьмидесятых, это понять трудно». А случилось обычное дело: обкомовскому начальству взбрело повторить подвиг Никиты Сергеевича Хрущёва. Начальство неожиданно заглянуло на выставку работ молодых, и там ему чрезвычайно не понравилась картина «Демонстрация». На лицах у демонстрантов и у тех, кто стоял на трибуне, было что-то звериное. А Дворцовая площадь, уставленная красными флагами, так странно выгибалась, что напоминала кровавую чашу.
— Кто художник? — строго спросил партийный вождь городского штаба.
— Антон Шолохов. Талантливый парнишка и работать готов — сутками! Правда, слишком уж своевольный.
. — Пусть своевольничает за стенами школы, — определило начальство судьбу Антона. — То, что вы здесь повесили, называется не своеволием, а политической диверсией.
Неодобрительно оно отозвалось и о работе Кирилла.
Через две недели их приняли в эрмитажную бригаду такелажников. Днём они перемещали картины в тяжёлых рамах, Иногда и скульптуры. А в свободное время каждый занимался творчеством. Антону разрешили копировать картины Рембрандта и Эль Греко. И посетители постоянно видели его в зале с мольбертом. Изучить каждое движение кисти большого мастера — это уже отличная школа.
Спустя год директор Эрмитажа разрешил устроить выставку произведений технического персонала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125