Потом малышка вопросительно посмотрела на учительницу и та кивнула: продолжай.
Сама она была не ахти какая удачница, хотя и консерваторию кончила, и хорошее будущее ей когда-то пророчили. Но теперь-то она чётко могла себя оценить: массовка филармонического оркестра — вот её потолок. И все же какой педагог не мечтает о сверходаренном ученике! Пусть у неё самой сложилось не так, как ожидалось. Но зато ученик или ученица, взяв у неё все лучшее и не повторив её заблуждений, будет с блеском выступать на большой сцене, а она — пожилая учительница, духовная мать, ловя восторги, станет незаметно утирать счастливые слезы, понимая, что частица аплодисментов принадлежит ей и только ей. Однако и в музыкальной школе, и в тех домах, где она давала платные уроки, были ленивые и трудяги, и абсолютные бездари, и в меру способные. Но не таланты. И теперь, когда она уже и думать-то о своём педагогическом счастье себе не позволяла, перед нею неизвестно откуда взялась незнакомая малышка, которая могла стать мечтой её жизни!
Тут с учительницей случилось то самое, что, по её представлениям, должно было однажды произойти во время большого концерта талантливой ученицы. Она заплакала. Слезы счастья текли по её щекам, и она неуклюже стала искать здоровой левой рукой носовой платок.
Через полчаса Нинель вместе со скрипкой, аккуратно запакованной в сумку подружки, сопровождала учительницу к её дому.
— Мы составим с тобой расписание, — говорила учительница, — денег никаких не надо, я просто буду с тобой заниматься. И когда тебе захочется поиграть самой, ты тоже можешь ко мне приходить. В любое время. У нас в квартире есть комната с плотной дверью, мы её так и называем: музыкальная. Если хочешь, я поговорю с твоими родителями. — Но, увидев испуг девочки, учительница рассмеялась. — Тогда мы пригласим их однажды на твой концерт.
Так прошли два года счастья для них обеих. Правда, слишком сложные вещи учительница Нинель пока не задавала — Они непосильны для ребёнка такого возраста.
— Ничего, скоро у тебя начнётся бурный рост организма, руки станут намного длиннее, и ты заиграешь в полную силу! — уверенно говорила она, не догадываясь, что разговаривает с девочкой-лилипутом.
— Теперь эта квартира будет и твоей тоже, — сказал Нинель троюродный брат Аркадий, зажигая в прихожей свет.
О том, что Аркадий приходится ей троюродным братом, знали немногие, но зато каждый по одному только её взгляду мог догадаться, как она в него влюблена. Они встретились на похоронах её матери месяца три назад. Он работал в цирковой группе воздушных гимнастов, был невысок и строен, но рядом с ней выглядел почти великаном.
— Что-то я не пойму, сколько тебе лет-то, сестрёнка? — спросил её Аркадий в похоронном автобусе по дороге с кладбища.
Этот вопрос она ненавидела. Когда однажды врачиха в течение пяти минут назвала её сначала лилипутом, а потом карлицей, она с трудом удержала себя, чтобы не пойти со стулом наперевес. Она не желала, чтобы её причисляли к тем и другим. К счастью, и лицо, и тело её по-прежнему сохраняли детскость, она покупала одежду в детских отделах, и большинство людей принимали её за девочку.
Лет двенадцати, не старше.
— Не волнуйся, я совершеннолетняя, — ответила она, потому что уже была в него влюблена.
Он оказался первым молодым человеком, который отнёсся к ней как к самой обыкновенной девушке.
— Ты, может, не знаешь, в цирке твою мамашу все уважали, — говорил он ей как равной.
И она, слушая его, впервые за много лет забыла о разнице в росте.
— Мне бы надо диван купить новый, в каком магазине лучше не знаешь? — советовался он.
Диван они пошли покупать вместе. И на этом диване, едва рабочие, которые его привезли, закрыли за собой дверь, она стала женщиной.
— А знаешь, — сообщил он ей радостно, — у тебя все нормальное. То есть я хочу сказать, так хорошо мне никогда ни с кем не было.
В то время у неё был стабильный заработок. Маленькая девочка, исполняющая на скрипке классику, имела потрясающий успех в любой аудитории. Зрители воображали, что присутствуют при открытии новой звезды.
Аркадии посетил один из её концертов. Он сидел в первом ряду и аплодировал, громче всех.
— Значит так, — сказал он по дороге домой. Они всегда ходили, взявшись за руки. — Имя и фамилию ты меняешь. Надо что-нибудь звонкое. Ника Самофракийская — пойдёт?
— Можно, — радостно согласилась она. Почему прежде ей не приходила в голову эта простая мысль поменять имя, она не знала.
— И вообще переходишь к нам. Все то же самое, только эффектнее — в прожекторах под куполом цирка на перекладине со скрипкой. — Он говорил и уже видел готовый номер. — В цирке же кто — дети с родителями. Девочка, сверстница их детей, под самым куполом отважно исполняет музыку Брамса.
— Гайдна, — поправила она, — или Моцарта.
— Ещё лучше — Моцарта. Со своей филармонии ты дальше села Кукуева не уедешь. А с нами!.. Скоро у нас Япония, потом — Европа!
Она пошла бы за ним, как тогда говорили, хоть на край света. И путь на этот край лежал через цирк.
Родители в раю наверняка ликовали, узнав, что дочь все-таки исполнила их волю. Только работала она в цирке не лилипутом. Она была артисткой, играющей роль маленькой, но отважной и очень талантливой девочки.
Как оказалось, она зверски боялась высоты. Три месяца ушло на то, чтобы изгнать и забыть этот страх. Конечно, юную артистку, названную Никой Самофракийской, сначала поднимали на перекладине со страховкой и всего лишь на несколько метров. К тому же перекладина у неё была плоской, как скамеечка, а в изготовленной по заказу цирковой обуви были специальные углубления, в которых эта перекладина крепилась так, что на ней было легко удержаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125