А в самом потаенном месте, в мраморном зальце и чуть ли не с лампадками, – архив и накопители. Я аж чуть не прослезилась, однако больше всего обрадовалась подземному ходу.
– Хотите, угадаю, куда он ведет? – спросила я, глядя в непроглядную тьму тоннеля, в котором по щелчку Архиносквена стали один за другим загораться робкие синенькие огоньки.
– Судя по вашему нервному смешку, госпожа гроссмейстерша, – подал официальный до приторности голос Илиодор, – этот путь снова приведет нас в Малгород.
– А что? – не понял нашего бурного веселья Архиносквен, – это что имеет какое-то значение?
– Не удивлюсь, если мы вообще не сможем покинуть Серебрянск! – хохотнул Пантерий с любовью разглядывая образ Девы. – Нет, ты смотри, как живая!
Мы зашагали по полутемному коридору.
ГЛАВА 13
Лана сидела на подоконнике, угрюмо рассматривая миленький внутренний дворик Серебрянского замка. Легкая нахмуренность ей шла, делая обычно легкомысленную мордашку Ланки глубокой и одухотворенной. Редкие девушки из прислуги пожирали ее глазами, зеленея от зависти. Когда они крались мимо на цыпочках, казалось, что они не только глаза, но и все поры на теле раскрывали так широко, насколько это позволяли им силы. Еще бы! Ведь это та самая Дорофея Костричная, о которой среди бар столько пересудов, если уж не образец завидной женской судьбы, то предмет для девичьей зависти точно. В комнатах служанок речь только и шла, что о дикой страсти между Мытным Адрианом Якимовичем и юной княжной, страсти, сметающей, как клокочущий весенний поток, высокие плотины, возведенные злосчастьем. А уж когда кухарка Анфиса велела уняться раздражавшим ее дурищам, которые гудели день и ночь как растревоженный улей, гангренозным тоном заявив, что их Дорофея всего лишь самозванка, в миру известная как Лана Лапоткова, в чем Анфиса, коренная дурневчанка, могла поклясться хоть на могиле родителей, слезы, визги и завистливые стоны перехлестнули через край, заставив приезжих подозрительно относиться к замковой кухне и к тому, что на ней происходило, и исходило из нее.
Основных версий, передаваемых жарким шепотом из уст в уста, было три. По первой из них, Ланка была влюбленная до щенячьего визга ведьма, которая ради любви сначала пошла на заговор против Великого Князя, а теперь, рискуя жизнью, пытается обелить любимого. По другой версии, все Лапотковы это и есть Костричные, которые, опасаясь златоградской инквизиции, испокон веку баловались колдовством в вольном Северске. Третий вариант причудливо изобиловал похищениями, удочерениями, бурными романами, внезапными смертями и был настолько сложен, что сам по себе распадался на шесть отдельных сюжетов, у каждого из которых были свои яростные сторонницы и почитательницы.
Ланка, на ее счастье, ничего этого не знала. Иначе – кто знает, как бы она это восприняла? Увлеклась бы, окрыленная всеобщим вниманием, завралась и в конце концов попалась бы, пойманная на противоречиях одним из неприятных хитроглазых дознавателей, которыми сейчас кишел город. Или, наоборот, начала бы недальновидно ссориться с увлеченной фантазиями общественностью, будя в возмущенных согражданах естественное желание раскрыть властьпредержащим глаза на подлинную личность Дорофеи Костричной, то есть попросту накляузничать. Она не знала, что каждый ее вздох фиксируется и рассматривается так же дотошно, как и мудрые изречения Златоградского Императора, а потому не ограничивала себя ни в количестве вздохов, ни в их интенсивности. Ее в данный момент мучил и даже, хуже того, зверски угнетал, пригибая к земле, груз ответственности. Она оказалась, сама того не ожидая, наиглавнейшей ведьмой Северска. Поначалу, когда заумная Маришка сухим, даже каким-то казенным голосом объяснила ей все о безвыходном положении, в которое попала ее бабуля, а также архиведьмы и прочие ведьмы Серебрянска, при том что на болотах продолжает бесчинствовать Фроська, а сама она, кажется, наглухо влюбилась в чернокнижника, которого при этом видеть не может и желает растерзать, Ланка лишь хмыкнула: обычное для Ведьминого Лога дело. Когда правят бабы – скандалы, ругань, битье посуды и сумасшедшая любовь не затихают ни на миг, прямо как пожары на торфяных болотах: только в одном месте зальешь, глядь, уже дымится по соседству. Бессмысленно в таком деле орать «караул» и бегать туда-сюда с ведром. Надо сесть, хорошенько все обдумать и с кем-нибудь посоветоваться.
Вот тут беззаботно рассуждающую Ланку и настиг удар, как чародея, который все порывался вызвать страшнейшего демона, чтобы тот у него на посылках бегал, а демон уже давно у него в доме сидит, облизывается и улыбается. Лана замерла, как громом пораженная, поняв, что ни мудрая бабуля, ни добросердечная Рогнеда, ни даже злоязыкая Августа не придут ей на помощь, а родная милая младшая сестренка сама сидит на болотах и ждет помощи от нее, от старшей. Ей впервые в жизни показалось, что эти злосчастные пять минут, сыгравшие роковую роль в ее судьбе, – зловещая шутка какого-нибудь чародея. Еще не к месту вспомнились размышления бабули о личности в истории, как она высмеивала легендарных деятелей, кривляясь и почему-то шепелявя:
– Сказал: «Быть посему!» – и все пошло наперекосяк!
Ланке очень не хотелось уподобиться им. Здорово, конечно, совершить что-нибудь великое, но перед глазами упорно маячила лишь одна полустертая строчка манускрипта: «…На этом Ведьмин Круг прекратил свое существование».
– Что вы сегодня невеселы, Дорофея Елисеевна?
– Евстихиевна, – поправила Ланка, опять помянув златоградца недобрым словом, и только тут заметила, что над ней нависает улыбающийся Адриан Якимович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151