Развернулась, но так и не поняла, откуда я только что приковыляла. Где искать муравейник и смертельно раненного Илиодора в этом непролазном осиннике, было совершенно непонятно, и я выкинула глупую идею из головы, утешив себя мыслью, что златоградец, будучи при смерти, навряд ли стал бы заворачивать меня в кафтан, чтобы потом уйти, как гордый лось, в чащобу, дабы скончаться там в одиночестве. Скорее, на мне бы и умер, чтобы оценили подвиг, напоследок все уляпав кровью, и я бы тоже умерла, очнувшись в обнимку с окоченевшим трупом, а если б не умерла, дак еще бы намучилась, отрывая его от себя. Представила, каково бы мне было, – сначала скривилась, потом похихикала. Так, сама себя развлекая, я и выбралась к людям.
Оказалось, спать меня уложили в двух шагах от Вершинина. Вид у поселка был жуткий, словно по нему прошлась разбойничья армия. Из крайних домов не уцелел ни один. Унылые пепелища тянулись вправо и влево от меня так далеко, что делалось тоскливо на душе. Кое-где от сгоревших домов еще шел дым, потому казалось, что в черных после пожара печах кто-то варит жуткую похлебку. Очень воняло печеным мясом, я даже думать побоялась почему. Правда, стоило выбраться из леса – ответ пришел сам собой: повсюду лежала дохлая, вздувшаяся скотина вперемежку со старыми костями, трупиками лесных тварей и чем-то, что я вначале приняла за вывороченные пни и обгорелых детишек. Я вскрикнула, тут же придавив собственный крик ладонью, и впервые в жизни увидела настоящую, хоть и мертвую навку. Сперва мне и впрямь показалось, что не врут легенды и спины у нее действительно нет, а видны внутренности. Поборов брезгливость, я прутиком откинула толстые, не как у людей волосы и вздохнула – спина у нее была на месте, просто кожа бугрилась и лоснилась отвратительно. Полная недобрых предчувствий, я, собрав силы, припустила бегом к дому Нади.
Вскоре стали попадаться целые дома и живые люди, которые затравленно смотрели на меня через заборы, не говоря ни добра, ни худа. Когда добежала до Надиного дома, сердце бухало, как барабан. Костоправка жила почти в самом центре поселка. И туда же, к Надиному дому, тянулись, как я поняла по остаткам, хищные языки пожаров. Все улицы были распаханы так, будто у Фроськи имелась целая армия кротов-переростков. Всюду попадались порубленные умертвил. Ссохшаяся кожа, костистые руки, судя по одежде – наши, здешние, из тех, кто тонул в болотах начиная с незапамятных времен. А еще я заметила, что большая часть поднятых Подаренкой покойников молилась Пречистой Деве. Оно и понятно – в старину мертвых сжигали, разумно опасаясь плодить нечисть. Даже жрецы Хорса, клявшиеся, что нет никакого бога, кроме Солнца, хитрили, уверяя, что огненное погребение угодно небесам: даже ребенку понятно, что они больше боялись некромантов, чем кары небесной. Это уже нынче повелось закапывать – дров им жалко, что ли? Да и об армиях мертвецов со времен войны с магами никто не слышал. И вот поди ж ты, сподобились.
Надин дом уцелел. Выглядел, правда, так, что всякому было за версту видно, что его отчаянно штурмовали. Трупов вокруг не было, зато не было и дома кузнеца. Он единственный во всем поселке до сих пор горел, точнее догорал, и никто не рвался его тушить. Сам Силантий стоял в окружении односельчан, печально понурив голову, словно провожая в последний путь внезапно ушедшего друга. Вид у него был усталый, одежда и на нем и на сотоварищах была разодрана в клочья, обожжена и окровавлена. Большей частью все были изранены и щеголяли свежими повязками, казавшимися в соседстве с прокопченной рваниной ослепительно-белыми. С дальней стороны прискакал на белом скакуне всадник в праздничной красной епанче поверх драного кафтана. Чуть не стоптал меня конем, однако я не успела накричать на бестолкового. Мытный, как черт, спрыгнул и притиснул меня к груди, выдавив из легких весь воздух и лишив дара речи.
– А мы уж и не чаяли, – обрадовался он, горячо дохнув мне в макушку и тут же отстранил, посмотреть, а точно ли я Маришка Лапоткова, а ну как Фроську тискает. Наверное, вид у меня был еще тот, поскольку, собравшись сверлить меня орлиным взором, он тут же расхохотался, а я подивилась: насколько мужику к лицу сажа – серые глаза, казалось, просто огнем горят, и оторваться невозможно, аж дух захватывает. Где же, черт возьми, златоградец? На него бы глянуть. Но тот, скорей всего, уже личико умывает, придет весь из себя улыбающийся, чистенький, покажет крохотную дырочку на груди и будет всем рассказывать, как героически помогал мне Фроську умерщвлять. Надеюсь, Зюка его самого не порубила в капусту, а то, может, это она меня аккуратно в Илиодоров кафтанчик заворачивала? Заботливая.
Я не успела додумать до конца, как оказалась в центре гомонящего урагана, запоздало поняв, что под сажей и кровавой коростой не узнала стоящих вокруг кузнеца Серьгу, Селуяна, Васька-царька, белозубо улыбающегося мне и щеголявшего теперь не только повязкой на боку, но еще и перемотанной рукой и разбитым лбом. Сашко Скорохват чуть не на плечи мне вскочил. Изодранный был от рук до макушки, словно его в мешке с кошками держали, но радостный. Я спохватилась:
– Сашко, царек, а вы здесь как?
Я запрыгала, стараясь за их спинами разглядеть бабулю, на крайний случай кого-нибудь из тетушек – Рогнеду или Августу, но увидела только Митяя, который смущенно раздвинул толпу плечом и, оторвав меня от земли, как Мытный, тоже что-то побубукал в темечко. Я похолодела, подумав: а ну как он меня чмокнет прилюдно? Но воспитанный Кожемяка вольностей себе не позволил, а только гудел невнятно, как пчелиный улей, всем видом показывая, что теперь я его безраздельно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151