ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Каково же королям и императорам ежедневно терпеть эту муку? Следить, чтобы соусом кафтан не заляпался, чтобы крошки на губах не висли, брр.
Илиодор, застигнутый врасплох моим требованием, сделал жабье личико и теперь моргал, не в силах придумать очередную враку. Или у него их было столько, что они теперь теснились в его воображении, борясь друг с другом за право быть рассказанной?
– Поменьше фантазий, поближе к жизни, – поощрила его я.
– А, ну это просто, – сразу обрадовался Илиодор, привстал, шагнул порывисто ко мне.
Потом смутился, спрятав глаза, и, видимо, решил, что лучше будет, если он припадет на одно колено, нежно держа меня за руку. Все было бы хорошо, если бы это была не та рука, в которой я нервно стискивала исходящую соком курицу.
– Понимаешь, – начал он проникновенно, – стыдно говорить, но я рос робким, даже запуганным ребенком. Нет, в воображении своем я был великим из великих, разил драконов и красавиц добивался. Беда, что это было лишь в моем воображении. Мы, чернокнижники, и так таимся от людей, а я был ну сущим… кротом, боящимся высунуть наружу нос. Я так опасался насмешек вульгарных девиц, что даже умолял матушку отправить меня в монастырь.
– В женский? – спросила яг видя, как моя курочка ну просто исходит слезами. Я попыталась подтянуть руку поближе, но он так вцепился и глянул на меня с таким осуждением, что смутил бы даже камень.
– Когда я тебя увидел, я захотел потрясти твое воображение, свершить нечто такое… Перевернуть весь мир! Но я ошибся, разве моя страсть не оправдание мне? Я насовершал ошибок, но неужто ты меня осудишь за любовь?
Я всхлипнула и, догадавшись, взялась за курицу левой рукой, вгрызшись в нее, шмыгнула носом:
– Хорошо сказал, мерзавец, давай еще. И не забудь, что первый раз ты видел не меня, а Ланку, или ты влюбился, когда меня тебе кошкой продавали? Лично меня как девушку это настораживает.
Он отряхнул колени, поднимаясь, ища, обо что бы вытереть руки, потом понял, что кафтан его можно смело выбросить, и потому воспользовался полою.
– Ладно, мне нет оправдания, – решительно начал он во второй раз, – семья моя всегда славилась изощренными придумками, рождая от поколения к поколению все более коварных и жестокосердных чародеев.
– О! – обрадовалась я. – Необычное начало. – Отбросила обглоданную косточку и тоже вытерла руки о его кафтан, все равно он уже начал его марать, дак какая разница.
– Я с детства бредил властью, – начал он загробным голосом, с неудовольствием осматривая свой кафтан, – истории о страшных чародеях, державших в страхе целые народы, мне бередили душу.
– У-у! – восхитилась я, старички пододвинулись ближе.
Архиносквен дал мне пряник, а из-за спины высунулась рука Пантерия. Я вполне могла ожидать в глиняной кружке болотную водицу с прошлогодней клюквой, но нет, нормальный морс, даже медком попахивает.
И вот, узнав о книге Всетворца,
А это – архимаги знают – древний артефакт,
Любая запись в нем способна изменить лик мироздания,
Я этою идеей загорелся.
Но как узнать об этой книге, кто ее хранит?
Конклав распался, колдуны сбежали,
Таятся под личиною простых людей,
Хранят до времени секрет заветной книги.
Под впечатлением я слишком громко хрупнула пряником, и на меня зашикали, как на крикуна в балагане. Илиодор благодарно поклонился и, присев ко мне, излил метания своей демонической души:
Вот я подумал, чтоб Конклав собрать,
Обрушить надобно на Северск потрясение,
Пусть будет бунт, война, чума – неважно,
Пусть мертвые восстанут
Иль ведьмы очутятся в заточенье.
Из тысячи ужаснейших причин
Какая-нибудь да заставит их собраться.
Тут главное – момент не упустить
И вырвать тайну беззащитных старцев.
Старцы захохотали, а я, наоборот, поежилась, они-то не видят, как лихорадочно блестят у него глаза.
– Зря вы, дядя Архиносквен, смеетесь! – втянула я голову в плечи, спешно запивая волнение морсом. – Он, по-моему, не шутит.
– Конечно, шутит, – успокоил меня Архиносквен, – книга Всетворца, даже если бы она имелась в нашем распоряжении, была бы для него абсолютно бесполезной вещью. Поскольку писать в ней можно только кровью богов, увы, покинувших наш мир.
Я покосилась на Илиодора, беззаботно трескавшего мой пряник, на душе полегчало, но тревога осталась.
– Давай, ври дальше, только без этих зловещих «у-у», мне Пантерия хватает с его черным лесом.
Он с готовностью пустился в новые враки:
В семье моей все любознательные страсть.
И стар и млад, и женщины и дети.
Такая любознательность у нас,
Что сделалась с годами легендарной.
И столько небылиц о том сплели,
Таких ужасных напридумывали басен,
Что я и сам порой кажусь себе опасен,
Ведь как-никак и я из их семьи.
Мы с детства видим то, чего другие
Не могут и представить даже спьяну.
Но Златка радовалась этому изъяну,
Предпочитая знания любви.
Умна, красива, хохотушка,
И каждый день под окнами по кавалеру.
Увы, несчастные, они все опоздали!
Я представила орясину Зюку и захихикала в кулачок. С ее ростом к ней, наверное, исключительно волоты сватались. Хотя, с другой стороны, вон плотник Хома очень крупных женщин любит, его аж трясти начинает. Потом себя одернула: крупных, дак это в ширину, а тут…
Да, не было ей дела
До томных вздохов под окном
И сладких
обещаний, -
пел соловьем Илиодор, перейдя со стихов на прозу, но при этом все так же обволакивал меня взглядом, полным тумана с капелькой розового масла.
– Был у ней изъян, как и у всех Ландольфов, – Злата была некроманткой, бредившей о власти. Одно препятствие лишь останавливало ее: в этом мире не было магии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
Илиодор, застигнутый врасплох моим требованием, сделал жабье личико и теперь моргал, не в силах придумать очередную враку. Или у него их было столько, что они теперь теснились в его воображении, борясь друг с другом за право быть рассказанной?
– Поменьше фантазий, поближе к жизни, – поощрила его я.
– А, ну это просто, – сразу обрадовался Илиодор, привстал, шагнул порывисто ко мне.
Потом смутился, спрятав глаза, и, видимо, решил, что лучше будет, если он припадет на одно колено, нежно держа меня за руку. Все было бы хорошо, если бы это была не та рука, в которой я нервно стискивала исходящую соком курицу.
– Понимаешь, – начал он проникновенно, – стыдно говорить, но я рос робким, даже запуганным ребенком. Нет, в воображении своем я был великим из великих, разил драконов и красавиц добивался. Беда, что это было лишь в моем воображении. Мы, чернокнижники, и так таимся от людей, а я был ну сущим… кротом, боящимся высунуть наружу нос. Я так опасался насмешек вульгарных девиц, что даже умолял матушку отправить меня в монастырь.
– В женский? – спросила яг видя, как моя курочка ну просто исходит слезами. Я попыталась подтянуть руку поближе, но он так вцепился и глянул на меня с таким осуждением, что смутил бы даже камень.
– Когда я тебя увидел, я захотел потрясти твое воображение, свершить нечто такое… Перевернуть весь мир! Но я ошибся, разве моя страсть не оправдание мне? Я насовершал ошибок, но неужто ты меня осудишь за любовь?
Я всхлипнула и, догадавшись, взялась за курицу левой рукой, вгрызшись в нее, шмыгнула носом:
– Хорошо сказал, мерзавец, давай еще. И не забудь, что первый раз ты видел не меня, а Ланку, или ты влюбился, когда меня тебе кошкой продавали? Лично меня как девушку это настораживает.
Он отряхнул колени, поднимаясь, ища, обо что бы вытереть руки, потом понял, что кафтан его можно смело выбросить, и потому воспользовался полою.
– Ладно, мне нет оправдания, – решительно начал он во второй раз, – семья моя всегда славилась изощренными придумками, рождая от поколения к поколению все более коварных и жестокосердных чародеев.
– О! – обрадовалась я. – Необычное начало. – Отбросила обглоданную косточку и тоже вытерла руки о его кафтан, все равно он уже начал его марать, дак какая разница.
– Я с детства бредил властью, – начал он загробным голосом, с неудовольствием осматривая свой кафтан, – истории о страшных чародеях, державших в страхе целые народы, мне бередили душу.
– У-у! – восхитилась я, старички пододвинулись ближе.
Архиносквен дал мне пряник, а из-за спины высунулась рука Пантерия. Я вполне могла ожидать в глиняной кружке болотную водицу с прошлогодней клюквой, но нет, нормальный морс, даже медком попахивает.
И вот, узнав о книге Всетворца,
А это – архимаги знают – древний артефакт,
Любая запись в нем способна изменить лик мироздания,
Я этою идеей загорелся.
Но как узнать об этой книге, кто ее хранит?
Конклав распался, колдуны сбежали,
Таятся под личиною простых людей,
Хранят до времени секрет заветной книги.
Под впечатлением я слишком громко хрупнула пряником, и на меня зашикали, как на крикуна в балагане. Илиодор благодарно поклонился и, присев ко мне, излил метания своей демонической души:
Вот я подумал, чтоб Конклав собрать,
Обрушить надобно на Северск потрясение,
Пусть будет бунт, война, чума – неважно,
Пусть мертвые восстанут
Иль ведьмы очутятся в заточенье.
Из тысячи ужаснейших причин
Какая-нибудь да заставит их собраться.
Тут главное – момент не упустить
И вырвать тайну беззащитных старцев.
Старцы захохотали, а я, наоборот, поежилась, они-то не видят, как лихорадочно блестят у него глаза.
– Зря вы, дядя Архиносквен, смеетесь! – втянула я голову в плечи, спешно запивая волнение морсом. – Он, по-моему, не шутит.
– Конечно, шутит, – успокоил меня Архиносквен, – книга Всетворца, даже если бы она имелась в нашем распоряжении, была бы для него абсолютно бесполезной вещью. Поскольку писать в ней можно только кровью богов, увы, покинувших наш мир.
Я покосилась на Илиодора, беззаботно трескавшего мой пряник, на душе полегчало, но тревога осталась.
– Давай, ври дальше, только без этих зловещих «у-у», мне Пантерия хватает с его черным лесом.
Он с готовностью пустился в новые враки:
В семье моей все любознательные страсть.
И стар и млад, и женщины и дети.
Такая любознательность у нас,
Что сделалась с годами легендарной.
И столько небылиц о том сплели,
Таких ужасных напридумывали басен,
Что я и сам порой кажусь себе опасен,
Ведь как-никак и я из их семьи.
Мы с детства видим то, чего другие
Не могут и представить даже спьяну.
Но Златка радовалась этому изъяну,
Предпочитая знания любви.
Умна, красива, хохотушка,
И каждый день под окнами по кавалеру.
Увы, несчастные, они все опоздали!
Я представила орясину Зюку и захихикала в кулачок. С ее ростом к ней, наверное, исключительно волоты сватались. Хотя, с другой стороны, вон плотник Хома очень крупных женщин любит, его аж трясти начинает. Потом себя одернула: крупных, дак это в ширину, а тут…
Да, не было ей дела
До томных вздохов под окном
И сладких
обещаний, -
пел соловьем Илиодор, перейдя со стихов на прозу, но при этом все так же обволакивал меня взглядом, полным тумана с капелькой розового масла.
– Был у ней изъян, как и у всех Ландольфов, – Злата была некроманткой, бредившей о власти. Одно препятствие лишь останавливало ее: в этом мире не было магии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151