– Ладно, староствуй, пока не закончили разбирательство, но уж если виновен… – Он многообещающе погрозил пальцем, горница снова огласилась воем, но на этот раз потише, чтобы не раздражать вельможу, но выказать покорность.
Илиодор, к моему удивлению, тоже раздавал указания княжьим людям, велел отыскать его телегу и доставить на площадь. Я недоуменно взирала на боярина, но тот мрачно молчал. А потом меня и вовсе, без всяких объяснений, заперли в кладовой, опасаясь, видимо, что из комнаты я смогу улетучиться через окно или печку. Там я просидела целый час. В темноте, один на один с грустными мышами, которые шебуршались в темноте и вздыхали, дожидаясь, когда я покину их вотчину. Воспользовавшись возможностью, я зубами развязала хитрые узлы, наверченные проклятым чернокнижником на моих руках, и стала со злостью сдирать его амулеты. На удивление, это оказались: тяжелый серебряный гребень с крупными каменьями, два недешевых браслета в виде драконов, грызущих свои хвосты, и монисто в несколько рядов. Все это было очень старое на вид и ценное. Нынче такого не встретишь. Если этот скупердяй не пожалел столько добра, значит, боялся меня, утешилась я мыслью. Однако радость была недолгой.
Дверь открылась, глаза резануло после темноты, и Илиодор грубо вырвал меня из кладовки, дернув за руку и предупредив:
– Не вздумайте глупостей делать, гроссмейстерша, – еще раз тряхнув меня за руку, спросил: – Я могу надеяться на ваше благоразумие?
В этот миг он мог на что угодно надеяться, потому что я онемела или просто лишилась дара речи. Златоградец не переставал меня удивлять – за какой-то час он сумел полностью преобразиться. Его белые одежды внушали бы трепет почтения, если бы не ярко-алые перчатки, сапоги и кушак с золотыми кистями златоградского инквизитора. Я попятилась обратно в кладовку: если чернокнижник из него получился довольно веселый, то с Илиодором-инквизитором мне ничего общего иметь не хотелось. Волосы он забрал в хвост, отчего голубые глаза стали казаться глазами психопата и фанатика; он больше не улыбался, а очень неприятно и страшно каменел лицом. Я присела, упираясь изо всех сил в косяки, но златоградец, неприязненно поморщившись, кликнул стражу, и те меня выволокли. Никаких мыслей о том, чтобы перекинуться кошкой или вылететь вон сорокой, в голове не было.
В горнице, за круглым столом, укрытым белой скатертью, сидел Решетников, рядом с ним – писарь с толстым талмудом. Меня с силой усадили на стул напротив боярина, поставив справа и слева по подсвечнику в три рожка. Илиодор встал за спиной, предупредительно положив руку на плечо, видимо опасаясь, что я проверну что-нибудь напоследок. Все серебряные безделушки он у меня отобрал, и теперь, косясь себе за плечо, я в первую очередь натыкалась взглядом на кроваво-алую перчатку, отчего у меня екало в животе и я сжималась, как замерзшая синица.
– Вы Маришка Лапоткова, гроссмейстерша Ведьминого Круга, – отчеканил Решетников таким грозным голосом, что, будь я даже Пульхерией-молочницей из Малгорода, все равно бы кивнула.
Как-то совершенно не тянуло кочевряжиться с инквизитором-чернокнижником за спиной. Да и боярин смотрел так, словно собирался меня спалить прямо здесь, в доме старосты. Вот как привяжет меня к столу да огоньку подбросит…
– Где ваша бабка и остальные ведьмы?
Я опять покосилась на Илиодора, но он беззлобно ткнул меня кулаком в щеку, заставляя смотреть только на Решетникова.
– Скончались, – прошептала я, понимая, что пыток не избежать.
– Каким образом? – растерялся боярин, приподняв бровки.
Писарчук, до этого старательно записывающий допрос, оторвал нос от бумаги и выжидательно уставился на меня.
– Сестра – в битве с мятежницей Фроськой Подаренковой. Бабушка – от тоски по ней, остальные – на тризне, от перепою, наверное, брагой отравились, она у нас на травках. – И я задумчиво уставилась в скатерть, опять с тоской мечтая об обмороке.
Присутствующие хмыкнули, сомневаясь в правдивости моего заявления, а Илиодор бесстрастно прокомментировал:
– Глупая бабская ложь. Все ведьмы, архиведьмы, гроссмейстерша Лана Лапоткова и магистерша Марта Лапоткова находятся на Лысой горе, запечатанные Великой печатью инквизиции, и останутся там на веки вечные по приговору нашего ордена, что и будет им достойной карой за все злодеяния.
«Гад какой! – потрясенно подумала я, вспоминая пороговый камень, изрисованный загогулинами и омытый кровью. – А что, если его раскрошить кузнечным молотом, может, тогда и печать улетучится? А еще лучше сходить к Архиносквену», – озарило меня. Но для начала нужно вырваться из этого дома и от этой компании. Хорошо бы случиться драке, и тогда я под шумок… Не откладывая дело в долгий ящик, я начала читать заговор на вражду, стараясь не шевелить губами, произнося где надо «Решетников» и «Илиодор». Хорошо было б, если бы при этом меня не отвлекали глупыми расспросами.
«Мету сор, мету ссор, чтоб Илиодору с Федором спорить…»
– Что вы скажете о заговоре Мытного? – не унимался меж тем Федор Велимирович.
– Мерзкий, недостойный боярина поступок, – искренне заявила я.
– Не юродствуйте! – ударил кулаком по столу Решетников. Подсвечники подпрыгнули, в чернильнице булькнули чернила, писарчук поставил кляксу.
Я втянула голову, а Илиодор снова больно вцепился в мое плечо, очевидно опасаясь, что я с перепугу метну в боярина молнию или обращу его жабою.
– Госпожа Мариша Лапоткова не имеет никакого отношения к заговору Мытного, – как мне показалось, равнодушно и даже брезгливо обронил Илиодор. – Единственная ведьма, с которой он имел дело, была уничтожена мной предыдущей ночью во славу Пречистой Девы и по договору с Великим Князем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151