– Буду знать!»), – Антон в чем-то прав. Ты вот бывал на Луне? Я там работал и знаю, что луняне, как это ни странно, недолюбливают оранжереи и вообще земные растения. Тем более – всякую живность. И я их хорошо понимаю – для Луны флора противоестественна и считается чуть ли не извращением. А что до Марса… Этой планете надо дать шанс. Не насаживать яблони и елки, а расплодить свое – те же марсианские кактусы или марсианский саксаул. Сначала группками, рощицами, потом и лесочками.
– Еще древолисты есть! И марсианская колючка!
– Конечно, Марс – биологически пассивная планета, но, с другой-то стороны, он же почти не исследован, сплошная terra incognita и hiс sunt leones…
Польщенный Антон победоносно глянул на примолкшего Сугорина.
– Правильно! – постановили в толпе.
– Да! – сказал с живостью коварный Сугорин. – Все хотел спросить… Это правда, что вы как-то киберам стампиду устроили?
– Все-то ты знаешь… – усмехнулся Жилин. – Правда.
– А расскажете?
– Да поздно уже, разворот вот-вот начнется… И Макс еще просил киберштурманом заняться… Потом как-нибудь.
– Расскажите! – заныли в толпе. – Все равно еще не объявляли!
– Вот пристали… – проворчал Жилин и начал с неохотой: – Ну, что там рассказывать? Случилось это в 73-м. Я тогда еще в поручиках ходил. Как раз был в отпуске и решил не сидеть зря, а подработать – и отдохнуть заодно. И махнул в Африку, в район Нью-Серенгети – я и еще человек пятнадцать дипломников из Новосибирска, ну, из института экспериментальной кибернетики. В саванне как раз начинали строить микропогодные станции, чтобы больше не горела… Ох и радости было! Ну, вы представьте – студиозусы и вдруг остаются посреди дикой Африки! Настоящие баобабы вокруг, «жирафьи зонтики» акаций, слоны, львы, носороги! Два месяца пролетели, как один день.
И вот под самый конец отпуска – все уже сидели на чемоданах – ко мне в тент вбегает Ивэн Нканата, староста, и кричит: «Ндегге мкубва! Ндегге мкубва! Ндегге мкубва – большие вертолеты (суахили).

» Я выскакиваю – с запада приближаются три громадных шестивинтовых геликоптера…
– Сентябрьская война, – проронил Сугорин.
– Да. А мы-то не знали! Мы все думали, это за нами! Помню, еще удивлялись – зачем целых три, нам бы и одного за глаза хватило… Ну и вот, вертолеты садятся – лопасти еще крутятся, свиристят, пыль столбом, а аппарели уже откидываются, и по ним сбегают черные, бритоголовые, пятнистые, наглые, сбегают и клацают автоматами, бегом окружают вертушки, берут нас на прицел, орут, командуют, скалятся, палят поверх голов…
Тут только до нас и дошло. Нканата мне шепчет: «Это интернацисты, понял? „Солнцеподобный“ Мбуви стал на тропу войны!» Я, говорю, и сам вижу, да что толку? Мы же все честные да благонравные, блюдем закон: если военные действия вести, то исключительно гуманные, а оружие применять исключительно несмертельное. Господи, да у нас на весь лагерь было то ли пять, то ли шесть парализаторов, мы их с собой брали, когда в ночную шли – гиен усыплять или там леопардов. А у этих – старые «абаканы», и начхать они хотели на закон о военной технике! Короче, влипли мы. Берут нас интеры в заложники, и гонят, и прикладами поддают. Я сначала смыться хотел – скроюсь, думаю, а вечерком выпущу наших. А потом, смотрю, нас в ангар загоняют, где мои киберсистемы стояли – и строительные, и такие, уже демобилизованные все. Затолкали нас туда, заперли. Кто-то тихо ругается, кто-то бесится, девчонки ревут, а я запускаю киберов.
Задействовал одного, он мне в задней стене лаз прожег резаком – с той стороны, я помню, все заросло кустами медоносной акации – знаете, с такими шипами, назад загнутыми, ее еще называют «подожди немного». Как раз, помню, мы пролили дождь, и кусты за одну ночь покрылись пушком – нежным таким, фисташкового цвета.
Вылез я, смотрю, интеры по нашим тентам шарят – не пропадать же добру! Другие в павильоне клуба кучкуются, песни горланят, крепленый тембо Тембо – кокосовое вино.

хлещут для храбрости… А уже вечереет, пройдет минут 15– 20, и будет темно. Ну, я, пока свет есть, сижу в кустах с пультом, программирую мои системки. Интеры все уже в клубе, только часовых выставили, да и те к бутылке прикладываются. А тут и солнце село, и свет как кто выключил – сразу стало темно…
– Тропики, – объяснили в толпе.
– Ага… Ну, я часового снял, связал, выпустил своих. Нканату и еще одного масая, Оле-Сенду, с собой оставил…
Поднялся шум.
– Это нашего Габу? – спросил скуластый Быстров.
– Нашего, – улыбнулся Жилин.
Все зашевелились и снова замерли.
– Да, – продолжал Глеб, – а остальным говорю: дуйте в вертолет, и по-быстрому, будете Шурику помогать. Это был наш старший оператор, единственный, кто когда-то вообще штурвал в руках держал. Там же все старое было – обшарпанные «анатры», еще времен Российской Федерации, с турбинами и топливными баками, можете себе представить? Ну, мы с Габой и Ивэном киберов расставили поскорее, пока интернаци о наших девушках не вспомнили… Да, я ведь что хотел – поначалу думал согнать слонов, буйволов, носорогов и пустить их на лагерь, устроить, короче, стампиду. Но ты их попробуй, сгони! А потом, думаю – стоп! А зачем мне вообще зверюги? Что мне, роботов мало? Три строительные киберсистемы, в каждой по роботу-матке и по дюжине киберстроителей. Да еще ремонтные роботы, грузовые, анализаторы… О, думаю, а погоню-ка я их!
По графику дождь должен был пойти в семь пятнадцать – поднялся ветер, высохшие нижние листья пальмы дум лязгали и скрежетали, как железные. У захваченной нами «анатры» ни к селу ни к городу загорелся проблесковый маяк, потом засвистели турбины, и винты медленно-медленно пошли раскручиваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139