Справа и слева тянулись серые истрескавшиеся, ощетиненные кряжи.
– Вася, – сказал Эдик с чувством, – родина тебя не забудет!
– Ага, чуть борт не пропорол, – покритиковал себя Шлиер-Довейко, но румянец удовольствия на его щеках проступил-таки.
– Пошли, – Эдик пошатнулся и ухватился за поручень, – соберем всех, подумаем, как жить дальше…
Вася серьезно кивнул. Лена вложила свою ладонь Эдику в руку, и они пошли. Было непривычно слышать цоканье магнитных подковок, но без них не ходьба вышла бы, а сплошной эквилибр. На Моане Эдик весил всего 90 граммов – как кулечек с карамельками. Неудобно, конечно, да что ж делать. По крайней мере можно будет пить из нормальных стаканов и есть из нормальных тарелок… Хм. Было бы что есть… И что пить. И чем дышать. И около чего греться. Как бы не получилось так, что их спасение – лишь короткая отсрочка, продление мучений…
Они прошли по всем палубам, собирая уцелевших. Эдик освобождал пассажиров из амортизационных ящиков, Лена раздавала им серебристые пилюльки адаптогена и витмобилизатора, чтобы «сбить» шок, а Вася освобожденных переодевал в легкие автономкомплекты. Иногда Васе везло. В 24-й каюте пилот помогал шикарной блондинке снимать жесткое полупрозрачное платье. Иногда – не очень. В «люксе» напротив он облачал в АКЛ худосочную дамочку в возрасте.
Только через час обошли всех. Всех – это тридцать душ. Из семидесяти одной, числящихся в регистре!
…Первый день на Моане отложился в памяти Эдика несвязанными друг с другом фрагментами, вырезанными из жизни кусками. Вспоминался лишь какой-то один кадр из стереофильма «Робинзоны астероида», а что ему предшествовало, и что воспоследовало затем – неясно. Стерлось.
Подходили члены экипажа и включались в работу. Эдик сперва думал созвать что-нибудь вроде общего собрания, но все получилось и так, как бы само собой. Настя, практикантка Ксеня, карго-мастер Кленин, энергетик Пракеш, врач-межпланетник Трофимов, ну и Вася, конечно, незаметно выбрали Эдика капитаном. Они подходили к нему, запрашивали ЦУ, он говорил, что делать. Те шли и делали. Когда Эдик опомнился, было уже поздно – машина завертелась, не остановишь. Да и что скажешь? Не хочу-де брать на себя ответственность и нести ее? Это перед Настечкой-то? «Че смеяться?», как Лена говорит…
Пассажиры, кутающиеся в одеяла (экономили батареи автоном-комплектов), выходили из кают и тоже требовали фронта работ – сидеть и ждать было невмоготу. Эдику эта «инициатива снизу» сильно подняла настроение. Его очень тревожило, как они, тридцать непохожих человек, будут ладить. На корабле, где людям помногу недель просто некуда деться друг от друга, можно запросто подхватить заразную духовную хворь – «острый экспедиционит». Даже самый покладистый озвереет, если день за днем будет нюхать грязные носки товарища. Он начнет подмечать только изъяны соседей и в упор не видеть достоинств. Атмосфера накалится, вспыхнут словесные перепалки, дело дойдет до драк… А на борту «Соляриса» есть чему возгореться. На корабле сошлись тридцать противоположностей. Белые, цветные и краснокожие, представители союзов стран и государств-аутсайдеров, землежители и космониты.
Короче говоря, горючего материала хватало, и Эдику было известно лишь одно средство тушения серьезных «психологических пожаров» – работа.
Минут за пятнадцать он трудоустроил всех желающих. Инженера-агролога отправил в оранжерею, где замерзли культиваторы с хлореллой и батиэллой, – пусть посмотрит, можно ли что-то еще сделать? Хильдур Йенсен – так звали пожилую даму с несколькими подбородками, высокую и дородную – Иволгин дал в помощь доку Трофимову. Из десятка неработающих и студентов Эдик сколотил бригаду ремонтников, ее возглавил инженер-ассенизатор из Царицына. Полковнику космопехоты Еселеву выпала скорбная функция – требовалось захоронить погибших.
Полковнику в помощь Эдик выделил троих ребят-планетологов с Джей-станции «Каллисто-Центр». Кстати, именно Еселеву довелось первому ступить на грунт Моаны, но никаких домашних заготовок по этому поводу произнесено не было. Полковник вышел и доложил: «Стою на поверхности. Породы – углистые хондриты и силикаты. Скорость убегания – шестьдесят метров в секунду». И все. Недосуг робинзонам космоса пышные фразы разучивать и перед зеркалами репетировать. Им работать надо. И они работали. Не приседая. Шесть раз всходило и заходило Солнце, по БВ была глухая ночь, но робинзоны отгоняли усталость стимуляторами, а сонливость – таблетками спорамина. Некогда было спать! Хорошо, если военная станция на орбите Марса заметила вспышку у Цереры, а если паче чаяния и эмиссионный спектр определила… Может, и с самой Цереры что-то засекли? И сообщили в Межплатранс? В КДК, в ЦКИ, в УКБ… И все там зашевелились и кинулись их спасать… Если засекли. А если нет? А если и засекли даже и поспешили на выручку, но опоздают? Разве не может такого случиться, что за ними прилетят вечером по среднеземному, а утром энергоблок крякнет и в самых теплых каютах будет минус 180? Или передохнет вся хлорелла с батиэллой, и тогда экипаж задохнется – за полчаса до посадки десантного бота? Да мало ли, что может случиться в пространстве! Тут можно год просидеть и никого не дождаться! Нет, надо было надеяться только на самих себя и устраиваться основательно и надолго. Робинзонить помаленьку и надеяться. Еще ж не было такого, чтобы планетолет потерпел кораблекрушение, а его экипаж остался в живых. Космос – не море. Тут корабли или летают годами без аварий, или превращаются в радиоактивную тучку. А «Солярис» выбросило на необитаемый астероид… Особенности национальной космонавтики!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139