Антон кинулся к своему шкафчику, мигом натянул комбез, обулся, умылся, воспользовавшись выдвижным умывальником, и причесался перед зеркалом. Зеркало кое-где отлипло от стенки, вздулось пузырями, как обои на брошенной даче, но заспанную физиономию отражало один к одному.
– Я готов! – доложился Антон.
– Пошли! Не закрывай, а то уборщику не забраться…
Вожжеватов повел Антона на таинственный «контакт».
– Ты смотри, – поучал он «салагу», – поосторожнее с нашими. Толкнут – надо дать сдачи. А то и опомниться не успеешь, как тебя отовсюду повыталкивают! Короче, как себя поставишь, так и жить будешь.
В коридоре их догнал распределитель питания. За ним ехал транспортный кибер с тележкой, груженной пищевыми рационами.
– Вожжеватов Василий, Родин Антон, – сонливо сказал Цыпленок. Сунул каждому по пакету на завтрак и погнал робота дальше – тот тормозил и упирался.
– Мы, конечно, не БГ, – говорил Вожжеватов, – но что бы они без нас делали! Я не спорю, на абордаж или там в десант, идут они. А кто готовит им боты? Мы, Производственная Группа! Кто программирует киберов? Опять мы! Кто следит за броней? А кто же еще, кроме нас? Пришли, – утишил он голос. – Я к своим, а ты здесь будь.
Антон осмотрелся. Вася привел его в бывший лабораторный блок – круглый и довольно просторный. Нейтринный микроскоп был сдвинут к вогнутой стене и накрыт чехлом. А вот все остальное – столики, пара громоздких хемостазеров, экспресс-лаборатории, камеры биофак-импульсов – лежало сваленное в кучу.
Пурпуры из ПГ, в одинаковых белых комбинезонах вершителей, толпились перед большим экраном. Антон расковырял свой рацион, достал пластет с колой и приложился к соску.
– Эй ты! – послышался глумливый голос, и Антона довольно неучтиво ткнули в спину. – К тебе обращаются!
Антон обернулся. На него уставился Зигги Римайер, вершитель седьмого разряда. Сравнив свои кулаки с кулаками Зигфрида, Антон горько пожалел, что не занимался субаксом. Но сдачу отсчитать все равно придется…
Антон не стал посылать Римайера ни по одному из известных ему адресов, а отделался нейтральным «Отстань!».
– Да ты знаешь, кто я?! – набычился Зигги.
Изо всех сил заботясь о том, чтобы внутренняя трясца не была замечена снаружи, Антон выпалил присказку Тагвелла Гейтсби:
– Ты не самая большая лягушка в этом болоте!
В толпе хихикнули. Злобно заворчав, Римайер потянулся за квантовым пистолетом.
– Не советую, – предупредил Антон подрагивающим голосом и переложил пластет с колой в левую руку. – Я успею и выпить, и прострелить тебе оба уха, пока ты будешь ковыряться в кобуре.
Злость поднималась в стажере, и он радовался ей. Когда злишься – страх пропадает. Проверено.
Дружок Римайера, с приплюснутым носом, стриженный «под горшок», сказал густым баском:
– Тормози базар, стрелок. Я сам видел, как Зигги разрядил плазмоган по столбу за одну сек!
– Да что ты говоришь?! – комически изумился Антон. – А тот столб стрелял в ответ?
В толпе засмеялись.
– Тихо! – рявкнул вершитель пятого разряда Семь и торжественно включил визор.
Антон оторопел. С экрана на него глядело страшненькое, землистое лицо Локи. Щели зрачков у отвратительного уродца слегка подрагивали, мимики – ноль.
– «Из всех решений выбирай самое доброе», – раздался голос. – Так учат те, кто считает нас с вами злыми и нехорошими. А вы не верьте. «Пурпуры аморальны», – твердят они, потому как мы творим насилие, а насилие есть зло… А кто, собственно, сказал, что добро всегда нравственно? «Добро – это добро, а зло – это зло»? Но так не бывает… Это имена действий, и нету блага, отдельного от зла, – они не раздвоимы… И не слушайте тех, кто жмется в сумрак великих теней! Если вас ударили по левой щеке – воздайте поднявшему руку! Избейте его до полусмерти! Или убейте на месте. Подставлять щеку – означает не противиться злу, что вдвойне аморально, ибо тождественно равно соучастию в злом деянии…
Антон заслушался. И видел краем глаза застывшие лица пурпуров. Даже Зигги перестал сопеть и шмыгать носом. А голос звучал и звучал, мороком стелясь, заплетая паутиной рассудок. Звучал высоко, холодно. Хотя фонодемонстратор был выключен, да и губы у Локи не двигались. Ни разу не дрогнули даже. Ну и пусть… Антону было хорошо. Так, как бывает после долгого пути через пургу, когда вваливаешься, еле живой, в теплое и тихое жилище, где горит огонь в очаге, и томится горячий ужин, и ждет интересная книга перед сном, и мягкая постель, и все выходные впереди…
– Добро – не пассивная данность, – вещал Локи, – а сила действия. Актив. Пассивна Норма, и она есть идеал. Это тот уровень, на который поднялась цивилизация. Что люди считают идеалом? Работу, друзей и любовь. Хлеб и безопасность. Все это мы имели. Нас лишили работы – и мы потеряли товарищей. Праздность обессмыслила семью, и мы потеряли любовь. Человечество раскололось надвое, и о какой безопасности речь? Все, что нам дано, – это дармовой хлеб от Фонда изобилия… Это упадок. Это Зло, явленное в занижении Нормы… Добро есть противодействие Злу, оно – великая сила гомеостазиса, оберегающая Норму. Мы – носители этой силы, ибо в хотениях наших – вернуться к нормальной жизни!
Голос звучал прямо в голове. Даже не звучал, а как бы возникал из ниоткуда – высокомерный, снисходительно-пренебрежительный, дозволяющий внимать. Голос унижал, голос уценивал, голос умалял. Антон понял это, когда поймал себя на том, что испытывает мерзопакостную рабскую благодарность к Локи. К вождю! К хозяину! Не только не гонящему от себя своих слуг, а, наоборот, проводящему их серые и скудные умишки по своему Дворцу Мысли и Духа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139