Девушка-практикантка неловко придвинулась, ухватилась обеими руками за крышку и, отводя глаза, захлопнула ее. Диагностер басисто загудел. Присоски биодатчиков облепили кожу; мягко, щекочуще, прошлись по ней микрощупы – словно кошка потерлась. Звонок колокольчика – и крышка пошла вверх.
– Можете одеваться, – прогремел голос эскулапа. – Ленусик, сделай доброе дело – включи стерилизацию.
– Сейчас! – пропищала Ленусик. И снова закраснелась.
«Наверное, переживает из-за какой-нибудь ерунды, – подумал Жилин, – из-за голоса или из-за того, что невысокая. Небось считает себя коротышкой-недоростком. Глупенькая…»
– А теперь куда? – спросил он у Гирина. – Макс!
Тот отвел взгляд от миниатюрной практиканточки.
– А?..
– Куда теперь?
– На борт, – спокойно сказал Гирин, скрепляя магнитные застежки на башмаках. – Все уже… Нет, ты погляди, какая лапочка! – произнес он приглушенным голосом.
– «Бе бо женолюбец, яко ж и Соломон»! – процитировал Габа нараспев и заклеймил друга: – Маньяк, сразу видно!
Гирин ответил немедленно:
– Сам ты маньяк! Смотри ты на него – нашел маньяка! Котяра хренов…
– Хватит вам ругаться, – благодушно проворчал Жилин. – Габа, что ты к нему пристаешь постоянно?
– Я?! – возмутился Габа. – Да он сам ко мне лезет, афанде! Ты его еще не знаешь просто!
– Ничего – протянул Гирин, – он меня однажды выведет…
– «Я мстю, – съязвил Габа, – и мстя моя страшна!»
Покачав головой, Жилин попрощался с медиками и направил стопы в скафандровую. Голос Ленусика за его спиной промяукал: «Следующие, пожалуйста!»
Жилин отворил круглый люк и шагнул в отсек без иллюминаторов, но со множеством шкафов и стеллажей. Ну, естественно… Все девушки были здесь. Они оживленно обсуждали фасоны спецкостюмов, прикладывали их к себе, вертелись перед зеркалами, дефилировали и прихорашивались.
– А вам что, особое приглашение нужно? – весело спросил Жилин. – А ну, марш в медотсек!
– Да мы сейчас! – хором заныли девушки. – Мы только померить!
– Мы что, – сказала Марина прекрасным голосочком, – и скафандры будем мерить? Никогда не надевала скафандра…
– Ты мне тут зубки не заговаривай, – сказал Жилин, улыбаясь. – Давай-ка топай…
– Нет, ну правда!
– Будем, – заверил ее Жилин. – И мерить будем, и подгонять. Ну, что ты на меня так смотришь?
Марина одарила его чарующей улыбкой.
– Думаю, что бы такое умное сказать… – проговорила она. – О! А давай я тебе глазки буду строить?!
– Я тебе дам «глазки»! – засмеялся Жилин и сгреб завизжавшую девушку в охапку.
Он вынес Марину в коридор и шлепнул по тугой попке, налаживая в медотсек.
Пересмеиваясь, покачивая крутыми бедрами, девушки проследовали в кают-компанию.
Проснулся и заревел громкоговоритель всеобщего оповещения:
– Внимание! Экипажу «Боры» собраться на борту! Объявляется готовность один! Повторяю…

* * *

Жилин взял Марину за руку своей мозолистой левой, а правую прижал к отпечатку пятерни, выдавленному на терминале регистратора.
Прямо перед Глебом и Мариной, за прозрачным люком, тянулась длиннющая галерея-переходник. Круглая снаружи, восьмигранная внутри, она метров на двадцать уходила в перспективу, стягиваясь вокруг внешнего люка «Боры».
– Идентификация успешна, – произнес терминал нежным женским голосом. – Доступ разрешен.
Пройдя вакуум-отсек «Боры», Жилин выбрался в кольцевой коридор и повел девушку, огибая выпуклую стену. Их обгоняли, толкаясь и спеша, добровольцы с чемоданами и модными заплечными мешками. Откатывались толстые двери, чмокали люки, цокали и гремели подковки. Удалые добровольцы были очень шумным народом и никак не могли успокоиться, все в них играли гормоны и кипел энтузиазм.
– Четвертый БО, – прочел Жилин. – Наш.
Он отодвинул дверь и заглянул. Чисто. Опрятно. Пусто. Бытовой отсек номер четыре состоял из двух хают. В первой, с мягкими стенами кремового цвета, стояли пара кресел и диван, в стене наличествовал шкаф, а под обзорным экраном был выдвинут столик. В маленькой каюте за перегородкой были откинуты две койки с широкими эластичными ремнями. Голая функциональность.
Развесив одежду, Глеб с Мариной уселись в кресла и пристегнулись. Жилина сморило. Он потянулся и, с облегчением выдохнув, откинулся на спинку кресла. Лениво смежил веки.
Марина улыбнулась: ей пришел на память лев Кларенс из Серенгети-Цаво, где дядя Саша работал рейнджером-аскари. Кларенс, тот тоже после легкого завтрака (полбака «живого» мяса и тазика витаминизированной воды) делал «потягушечки» и ложился в тенечке – подремать. Однако спал он вполглаза и вполуха: ни одна тень, ни один звук не проходили мимо царственного лентяя. Всегда готовый к отпору, он с легкостью взрывался движениями, и не было среди них ни одного лишнего. Удар его лапы ломал хребет буйволу-мбого…
Глаза девушки задержались на Жилине. Какое у него лицо… Твердое, суровое… Линии рта и подбородка жесткие, тонкий шрам на щеке…
«Мой мачо…» – подумала Марина с нежностью.
…Посмотришь, вроде бы и Глеб, как все мужчины – из мягкого такого, податливого воска, и ты берешься лепить его по-своему. Но пальчики нет-нет да и нащупают под воском прочнейший стержень, этакий костяк жилинской натуры – и все! Не смять его, не согнуть. Может, этим и отличен стопроцентный мужчина? Да и так ли уж плохо, если вдуматься, чувствовать себя слабой и ведомой? Неужто ее влечет душа, покорная малейшей женской прихоти?
Как же, знавала она такую «душу», знавала… Биологом он был, что ли? Помнится, клялся ей: «Я всегда буду говорить тебе „Да!“ А она ему сказала… что же она ему ответила тогда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139