– Сей артист требует величать себя Королем Африки или кем-то вроде того. Я вежливо сказал ему «нет» и добавил, что он легко может быть признан королем сточной канавы между домами 19-м и 21-м по рю Табазан, если не пожелает успокоиться. В тот раз на мне не было бронекостюма, поэтому, когда мосье артист наставил на меня пушку, я умолк и начал корить себя за проявленную небрежность.
– Какую пушку?
– База данных определяет как копию древнего автомата Калашникова.
– Заметили какие-нибудь признаки бомбы? – упавшим голосом спросила Рашель.
– Только запал смертника, привязанный к левому запястью, – ответил офицер Шварц, яркий блеск глаз проглядывал через плотное забрало. – Но мой шлем засек поток медленных нейтронов. Тот тип сказал, что это характерно для урановой пушки, с вашего позволения.
– О черт! – Рашель склонилась и с бешеной скоростью принялась размышлять: «Ядерный шантаж. Элементарный взрыватель. Простая, но смертоносная конструкция урановой пушки. Можешь представить, как негодяй лежит, истекая кровью, отделенный двойными вспышками рентгеновских импульсов, поджигающих воздух, делая его светонепроницаемым; плазменный заслон мерцает, не позволяя высвободить смерть. Иди Амин Дадаист, идеальное олицетворение мертвого диктатора. Пятьдесят одна минута до детонации, если у него Кишка не тонка осуществить задуманное. Ведущий представление издевается над нами. Как должен поступить артист?»
– Дайте ему полшанса и публику, и он нажмет на кнопку, – едва выговорила она.
– Простите?
Рашель посмотрела в окно на постоянный поток бедняков, эвакуируемых с территории. Они выглядели жалко; у большинства перекошенные, несчастные или угрюмые естественные лица – а пара из них казались действительно старыми.
– Он артист, – спокойно произнесла Рашель. – Я имела дело с подобным типом раньше, и даже недавно. Как говорил один плохой парень, никогда не давайте артистам браунинг: они самый опасный народ, какой вам может встретиться. Фестивальная мишура – дерьмо! Артисты почти постоянно жаждут публики и зрелища разрушения. Имя – Дадаист. Это смертельный дармовой товар. Не считая бесчувственного акта массового насилия, театр жестокости. Все, что я могу сделать, – лишь попытаться удержать его и занять разговором, пока вы занимаете убойные позиции. И не давайте ему ни малейшего повода принять по ошибке что-то за публику. Какой-нибудь профильный равноценный соперник у вас есть?
– Он старомодный и, к слову сказать, опасный умник, – нахмурилась Макдугл. Она моргнула, будто что-то попало в глаз, и резко сбросила другой глиф Рашели. – Вот. Быстро прочтите и готовьтесь к разговору. Не думаю, что у нас есть время рассиживаться.
– Хорошо. – Ноздри Рашели раздулись, втягивая пахучую смесь выдохшегося кофе, нервного пота и характерных ароматов передвижной полицейской кабинки, установленной на краю нулевого уровня. Рашель сосредоточилась на записях – не то чтобы там можно было много чего обнаружить, кроме обычных надоедливых литаний, кредитных оценок под итоговой чертой, общественных трастовых производных, нарушенных обещаний, демонстрации застарелого говна и крушения карьеры из-за исключения из школы искусств. Иди пытался вступить в армию, любую армию, – но даже второразрядный частный гарнизон наемников из Вичита не принял его. «Психованный, как беличье колесо», – констатировала говорящая запись проводившего собеседование сержанта по найму новобранцев. Диагноз Макдугл уже выглядел тревожаще вероятным, когда Рашель чертыхнулась при просмотре документов, демонстрирующих его одержимость, и увидела старые фотографии и счета из дешевой телесной мастерской, поглотившей все полученные им скудные страховые подачки. Иди – его настоящее имя, он сам излагает мрачную семейную историю, оставленную позади.
– Инъекции Treponema pallidum – твою мать, он платил за инфицирование сифилисом?
– Да, и не просто какого-нибудь. Он заказал занятную третью стадию, когда размягчаются кости, проваливается нос и возникают приступы безумия и необузданной ярости. Но ни капли длящихся неделями гнойных выделений из гениталий нашего парня Иди.
– Он псих, – заявила Рашель.
– Об этом я и твержу, да. Все, что мне хочется знать, – это сможете ли вы его взять?
– Хм. – Рашель покачала головой. – Он крупный. И так же крепок, как выглядит?
– Нет, – вступил Шварц. – Я сам в легкую могу повязать его безо всякого оружия. Только у него автомат, и парень болен на всю голову.
– Ну что ж. – Рашель приняла решение. – Что мы имеем? Сорок пять минут? Когда всех выведете, думаю, мне следует войти и поговорить с ним с глазу на глаз. Не держите оружие на виду, но если вам придется стрелять прямо через потолок, то…
– Никаких пуль, – заявила Макдугл. – Нам неизвестно, как настроено управление у этого смертника, и мы не можем пойти на риск. Хотя у нас кое-что есть. – Она подняла маленький чемоданчик. – Заряженные снотворным робоосы, управляемые на расстоянии. Один укус – и ои вырубится за десять секунд. Но есть временной промежуток между тем, как он поймет, что проиграл, и полной отключкой. Кто-то должен не дать ему выкрикнуть команду на взрыв и так или иначе заставить хорька умереть.
– Хорошо. – Рашель задумчиво кивнула, пытаясь игнорировать спазм в животе и инстинктивное желание сорваться и побежать – куда угодно, лишь бы подальше от больного маньяка с комплексом Осамы и атомной бомбой. – Облепите меня по полной сенсорной подпиткой, я вхожу, я говорю, я действую по наитию. Запомните две кодовых фразы. «Мне нужно чихнуть» означает, что я собираюсь вырубить его сама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144