Тогда бы еще скорей хучь через
родню покор прописал. Нет, чую, плохое с им. Вот который день ем кусок
без охоты, и все што-то маятно...
- Анисья, на што он тебе? Надругалась ты над им...
- Что надругалась? Дите, што ль, чужих кровей на его кусок привела?
Сроду до этого не доведу. Двоих вытравила и третьего, коль с чижолости
сейчас тоскую, изведу. У Мокеихи-то у твоей на это из всех бабок рука
легкая. А так что ж? Кровь-то молодая, сам знает. Поди, тоже без бабы не
прожил. Еще хворь дурную принесет. Мало ль у нас мужьями порченых? Чего
же, дело такое. А меня побьет, поувечит, а там опять вместе заживем. А и
убьет коли сгоряча, дак потом пожалеет. На работу я спорая, телом креп-
кая. Чего надругалась? Ну ты, тпру-у, стой. Чего брыкаешься? Стой, коро-
вушка, стой, матушка...
Подоила, перекрестила корову и сказала:
- К Магаре схожу. Пущай за Федора моего помолится. А может, предска-
жет что. Ты подомовничай тут. Молитву, которую солдатам посылают, Мага-
ра, сказывают, составил. Шибко солдаты на ее надеются. Хороша от смерт-
ной от пули. Нашински солдаты под рубахой на сердце ту молитву в бой но-
сют. Как у старосты старого Митрия-то убили, Терехин Васька с тела с его
ту молитву снял. Прописал Митревым родителям, что себе на охрану листок
тот оставил.
Виринея вздохнула:
- Дурной народ - деревенски наши люди. Убили, дак чего же молитва-то,
коль пользительная, не оборонила?
- Ты, Вирка, про богово дело не бреши. Как веру человек сменит, ни к
чему становится! Из кержачек перешла, дак и клеплешь на наше правос-
лавье. Не люблю таких слов. Тебя молиться не заставляю, а ты меня не за-
май.
- Чего ты ощерилась? Не стращай, я не пужлива. Не люби, а ведь сама
говоришь: и с молитвой убили.
- Ну-к, што ж? Так бог схотел, закрыл глаза на ту на молитву. Митрию
так на роду было написано, а другим помогает. Спиши мне ее, ты хорошо
грамотна.
- Не буду.
- А, сволочь ты, безбожница! Ну и цалуйся с лешим! Без тебя найду,
напишут. Домовничай, а то к ночи дело. Я схожу, отнесу чего ни то Магаре
и помолиться попрошу.
Большая вера в Магару в жителях укрепилась. Из дальних волостей, ког-
да путь был, к камню его приезжали. Подаянья доброхотные приносили и
привозили. Но без корысти Магара перед богом старался. Даянья у камня
оставлял. Они исчезали. Платок один жертвенный на бабе акгыровской из
беженок видели. Но все же несли и везли. И Анисья полный узелок снеди
набрала и ниток шерстяных моток.
- Подомовничаешь, што ль? Астрияк-то мой поздно придет. В барак к
своим отпросился. А ребята прибегут, сунь кусок, и пущай спят.
- Да ладно уж. За ругачку твою когда ни то взгрею я тебя. Не люблю
этого. Ну, да ты не злая, спущу пока. Иди! Подомовничаю, некуда мне и
уходить-то.
В сладостном томленьи расправлялась сбросившая снежную глухую покрыш-
ку земля. Было легким и в кротких красках сгасало вечернее небо. Будто
грустило в беззлобьи безнадежности, что не ему, а земле дан час плодо-
родья, сладость и горечь кратких земных радостей. От этого полегчавшего
в кротости неба, от бережного тихого опусканья на землю темноты, от при-
зывного курлыканья летевших отважно-далеко журавлей, входили в человечье
сердце радость и тоска.
Виринея стояла на огороде. Смотрела на журавлей в вышину, слушала ве-
чернюю негромкую суету дворов, жадно забирала в грудь хмельные запахи
земли и ветра. Побледнело лицо, тосковали глаза, а нарушить ту хорошую
легкую тоску и уйти не хотелось. Инженер к изгороди огородной подошел.
Сильно вздрогнула, когда негромко окликнул:
- Виринея...
И с промедленьем добавил:
- ...Авимовна...
Все эти недели мыслями о ней маялся. Крепко забрала. Все про нее ра-
зузнал. Думал, дурное в прошлом ее отобьет думу о ней. Но только пуще
распалился. Сегодня только узнал, где живет теперь она, и сегодня же са-
ми ноги притащили к ней.
Виринея от испуга быстро оправилась.
- Вот напугал, барин! Откуда вывернулся?
С лица еще тихость не сошла. Говорила не сердито, устало.
- Вы чего-то меня спрашивали? Старуха сказывала, к им приходили.
- Да я не знал, что вы перебрались от них.
- Ну, как, чать, не знать? В деревне про всех все знают, а про меня
вы, слыхать, все расспросы расспрашиваете. Может, только избу не знали,
где живу теперь, а про дела про мои с Василием как, чать, не знать! Зря
только старуху расспрашивать пошли.
- Да я, честное слово, Виринея Авимовна...
- Что это вы важевато как со мной? Батюшкины кержацкие кости вели-
чаньем тревожите? Мне чудно и ровно совестно. Мы народ к тому привычный,
что старух только величают.
- Мне очень хотелось еще увидеть вас, Виринея. Знаете, так бывает:
увидишь в первый раз человека, а кажется, что давно знал его - влечет к
нему. Тогда вы сердито со мной разговаривали. И мало...
Тянул медлительные слова. Думал.
"Не так... не так надо с ней говорить".
В этот час, кротостью вечерней напоенный, и у него не стало жадной
хватки бурного желанья. Только и надо вот так стоять поодаль от нее,
смотреть усмиренными глазами и ощущать: удивительная, дорогая...
Виринея встретилась с ним глазами и чуть порозовела.
Сказала негромко:
- Нехорошо, что вы тут стоите. И то про меня много болтают.
Он встревожился:
- Но почему же? Разве нельзя поговорить? Ну, просто так, по-челове-
чески поговорить? Не уходите, пожалуйста! Ну, давайте вон туда, по-
дальше, за село пройдем.
Виринея засмеялась тихим грудным смехом. Покачала головой:
- Еще лучше удумал! Да я ничего, стойте, разговаривайте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32