Председатель развел руками, еще сильней задергал бровью и смирился:
- Ну, опускай, только чтоб мне в ответе не быть.
Старуха опустила листок и опять помолилась:
- Господи, помоги.
Бабы увели ее.
В горницу ворвался косоглазый мальчишка в черном бешмете, в порыжев-
шей тюбетейке на бритой голове и с длинным кнутом в руках. Прямо к столу
кинулся.
- Тебе чего, малайка? Куда лезешь?
- Башкирскай листка номр втарой айда давай. Отбирай мужикам. Ваша ни
нада, наша ни хватаит. Ваша вота.
Вынул из-за пазухи кипку смятых листков и бросил на стол:
- Айда отбырай пыжалыста скарей, наша волость ждут. Вирхом скакал,
шибко лошадь гнал!
Председатель выругался и замахал руками. Писарь сбоку на стуле сидел.
Быстро встал, достал со шкафа пачку листов и сунул башкиренку:
- Дуй!
Тот блеснул косыми глазами, взял листки и убежал из горницы. Учитель
вздохнул, потер лоб и покачал головой. Народ подходил. На улице шум все
сильней становился. Солдаты смотрели в окна с улицы и громко определяли:
- Это краснорожий номер первый. Эй, Павел, садани его от ящика.
Злой мужичий голос с улицы крикнул:
- А за пятый - самая прохвостня. Конокрад битый нашинский пятый номер
понес, я видал.
- Прошу без агитации. Где милиционер?
Солдат, стоявший у ящика, громко и наставительно объявил:
- Когда мы на фронте выбирали, дак у нас так-то было постановлено.
Председатель завопил:
- Послушайте, товарищ, уходите от ящика! Вы не имеете права второй
раз голосовать. Чортова окраина! Выбираем не в один день с другими, а с
запозданьем, вот и... Я вам говорю, вы не имеете права! Я сообщу - все
выборы пропадут. Опротестуют.
- А тебя кто тянет сообщать?
- Да ведь я же обязан.
- А ты для нашего брата старайся, а не против нас! Мы кровь пролива-
ли, да не смей в своей волости.
И потянулся к ящику. Но Суслов удержал его за рукав:
- Не скандаль, нельзя. Еще, правда, всем навредишь.
- Дак и ты против солдат?
- Говорю, не скандаль. Уходи!
Тот сплюнул, но Павла послушался, скомкал листок и бросил его на пол.
А у стола новая заминка. Кривоногий, встрепанный мужиченка совал
председателю штук шесть листков.
- Который тут третий? А? Я заспешил, да спутал. Ровно отдельно клал,
а на же поди, сбилси. Ну-к, покажи.
- Да понимаете вы, тайное, тайное! Нельзя показывать.
- А какие тут тайности! Все знают. Я сперва-то за пятый хотел, да на
третий меня сбили. А который лучше-то?
Председатель безнадежно схватился обеими руками за голову:
- Совершенно невозможно. Разъясняли, все деревни изъездили. Да что же
теперь делать?
Суслов засмеялся, встал, взял мужиченку за плечи и вывел его из гор-
ницы. Дальше гладко дело шло. Только шум с улицы мешал.
Вдруг опять зычный голос на улице шум покрыл:
- Мокрушкин со своего хутору! целу подводу с первым номером привез.
На тройке приехали. Не пущай его!
Но толпа привычно расступилась перед Мокрушкиным. Он, сверля встреч-
ных черными острыми глазками, сладким голоском теноровым отшучивался:
- А кто видал, что первый? Я второй привез. За башкир, они - народ
покладливый. Они мне больше русских по душе. От них, можно сказать, жить
начал. Я за башкир. Второй, второй номер.
Угрюмый длинный солдат зло оборвал его:
- От их награбастал землю-то под хутор, обжулил! Знаем, мертвые под
приговором о продаже-то подписаны.
И кривоногий мужиченка поддержал:
- Погоди, дай срок, все на-чистоту выведем, а землю-то для трудящего
подай. У тебя отберем... Пятнадцать работников, на-ко.
Но Мокрушкин, не смущаясь, пробирался вперед с длинным хвостом прие-
хавших с ним на двух тройках и по одиночке на пяти подводах. Ответил
опять шутливо:
- А я к башкирам подамся, в их веру. Теперь свобода вероисповеда-
ний... А они еще землицы мне удружат. На наш век простачков еще хватит.
К башкирам, к башкирам я...
Два дня тянулись выборы. Во всей округе разгорелись страсти. В день
подсчета солдаты тесным кругом сдавили стол с комиссией. Щупали листки
глазами, орали, ругались. Но подсчет все-таки удалось закончить. Ящик
провожали доброхотцы конные разного настроения. Все опасались, чтоб под-
воха не вышло.
С тех выборов разгорячился народ. И каждый день все больше будоражли-
вым приходил. В Акгыровке загалдели те, кто раньше голосу не подавал.
Беднота и с постройки рабочие требовали землю и мир. Павел Суслов их ко-
новодом стал. В конце зимы, когда большевистское начальство над всей
страной власть взяло, и он главным в волости утвердился. Колгота по раз-
ноплеменному уезду большая шла. Вирка говорила Павлу:
- Не сносить тебе головы. На такую линию вышел. Нет, чую, не сносить.
- Что ж, на печку забиться, да закрыться юбкой твоей?
- А я бы тогда тебе сама мышьяк в пирог запекла. Коли взялся, выстаи-
вай. Уж такое дело твое. Только так, сердцем я скучлива когда, дак опа-
саюсь за тебя.
- А ты не опасайся. Детей моих береги. Теперь, видно, и стариться
вместе станем. Привык я к тебе. И к первой жене, и к одной бабе так не
прилипал. Все одно - жена теперь ты, баба моя до старости, а там и до
смерти. Одно только, родить тебе надо. Чего ты не тяжелеешь?
У Вирки сгасли глаза. Опустила голову, как виноватая. С тяжелым вздо-
хом сказала:
- Неплодная, видно, я. Ваську-то винила, а, знать, сама неплодная.
И долго сидела молча с поникшей головой.
Тревога в уезде все ширилась. Казаки в сторону от большевиков линию
гнули. Соседей башкир под свою руку сбили, обещаний всяких надавали. На
волость даже нападение было. Отбились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32