Тот дернулся в живом последнем
вздроге, молниеносно и остро ощутил запах земли и какой-то близкой аро-
матной травы, без мысли, ощущеньем ярко увидел или вспомнил что-то, о
чем надо крикнуть, что надо выдохнуть. Но не крикнул и не дохнул. Остал-
ся лежать на дороге недвижный, невидящий, неживой. Опустошенный мешок
человечий.
- А, готов! Убил первенького... Еще убью-у! Не с того, что силой тот
просил... Д-да...
Крепко и крупно шагая от трупа, бормотал глухо невнятные слова. Не то
каялся, не то торжествовал и грозил. Но шагах в десяти вдруг остановил-
ся, застонал, бросил с силой в сторону револьвер и бросился бежать. В
степь, дальше от села. Бежал быстро, но зорко видя все вокруг и слушая
темноту напряженным ухом. Как убегают от неволи или от смерти.

VII.

В свой срок залегла зима. Деревня завернулась в снега, в короткие бу-
ранные или морозные дни, в долгие ночи с томительно тяжелым сном в заку-
поренных избах.
Порядок зимней жизни мужичьей был прежний. Только мало свадеб играли.
По ночам, когда на высокой горе за селом, в степи за горой, на реке и
в лесах творилось холодное торжество сиянья белых снегов и тишины, - де-
ревенская улица по-прежнему нарушала это торжество буйством гармошки,
песен, женских криков и вдохновенно яростной брани. Но совсем мало оста-
лось на улице холостежи. Кружили на ней в невеселом разгуле бородатые
семейные люди в годах и прибывшие на побывку солдаты.
Было больше драк, лихого свиста, бабьего визгу, но рано затихала гу-
лянка, и девки возвращались домой нерадостные. Гульба не тревожила спя-
щих в домах. Только в школе на выезде пугливо вскакивала с постели новая
учительница, молоденькая горожанка. Осматривала болты ставен, крючок у
двери и плакала. Да Мокеиха в своей избе ругалась, вздыхала и молилась.
Скорбь и боль отшибали у нее сон. Опять одна зимовала. В острог взяли
Ваську, хоть в день убийства инженера и всю ту ночь разбитый хворью
Васька лежал. Оправдаться легко было, но сам Василий в перепуге запутал-
ся. На Магару хотел подозрение высказать, а вышло, что сам Васька на
убийство Магару подговорил. И чем больше допросов, тем хуже. Совсем за-
путался. В поклепе на Магару стало начальство сомневаться. Так и умер
Васька в остроге завиненным.
Акгыровцы про Магару и верили, и не верили. Но никто не хотел, чтоб
его поймали. Тогда снова начнется канитель. Акгыровских и так замаяли
вопросами. Теперь затихло дело. У инженера родных, видно, нет. Никто,
кроме начальства, разыскивать убийцу не старается. Как умер Васька, ни-
чего не стало слышно ни про следствие, ни про суд. Только охрану на
постройке усилили. Инженеры стали тоже опасаться. Зря в поздний час ос-
терегались раскатывать.
Вирку скоро обелили. Из города прислали, как беспаспортную, под здеш-
ний надзор на родину. А теперь, слышно, и документ есть у нее. Родня,
понятно, к себе ее не приняла. Да она и сама не охотилась. На постройке
работать стала. Зимой постройка на многих участках остановилась. Но око-
ло Акгыровки гору пробивали, туннель проводили. В бараках с беженцами
Вирка теперь живет. Шибко гулять начала. Каждый праздник пьяная и буйно
веселая. Между бараками за деревней своя улица. На ней пляшет, песни по-
ет и с мужиками разгульными и с рабочими грешит. Господ, на диво всем,
не допускает к себе, хоть многие из них любопытствовать стали. Сам земс-
кий приезжал в кухарки нанимать. Она к нему и разговаривать, было, не
пошла. Силком притащили. Поглядела на него с усмешкой, пригладила раст-
репавшиеся волосы и сказала:
- Ты начальник, тебе сила дадена. Только не на меня. На меня, барин
ласковый, теперь управы нет никакой, потому что мне уж все не страшно.
Не пойду к тебе. Не застращаешь, не желаю.
Это при троих мужиках, да при уряднике. У земского краска в лицо пят-
нами кинулась. Сам себя в расстройстве за светлую пуговицу дернул.
- Что за околесицу несешь? Я и не думал грозить или звать насильно.
Мне кухарка опытная нужна, вот и указали на тебя. Прошу прекратить глу-
пые эти... возгласы. Не хочешь наниматься, не надо! Я думал, ты нужда-
ешься в работе.
- Работы на наш горб хватит. Вашему брату из-за работников за столь
верст колесить не надо. Под боком найдутся, на слушок сами издаля спину
свою притащут. Не ходит ведь хлеб за брюхом, сказывают. А я тебе не на
работу, а на усладу...
- Пошла вон, дура! Такая дерзкая, скверная баба! Ты у меня смотри!..
Отозвалась от дверей. Не зло, а так: будто сама с собой говорила в
раздумьи:
- То-то, говорю, смотреть нечего. Ни тюрьмы, ни сумы, самой смерти
теперь не боюсь. А тебя ославлю не по-хорошему. Заступников себе, коль
захочу, найду. Видно, медовую больно мать меня выродила: и городские на-
чальники липнут. Не топочи, ухожу...
В большом расстройстве уехал. Думали: конец Вирке. Сошло. Начальник и
тот вязаться с ней побоялся. Или забыл. Слышно, докторицу молодую в
больнице облюбовал, с ней утешился. А Вирку для услады в прислуги нани-
мать еще один барин приезжал. Из дальнего участка, над многими инженера-
ми главный. Строгий, с сединкой, господин настоящий, чистей всех здешних
господ одетый. Руки держит так, будто замарать о других людей боится, и
голову высоко несет. А к Вирке ласково, с усмешкой в усах, подсыпался.
Вирка сразу его не отшибла. Спросила:
- А сколь жалованья положишь?
- Я, право, не знаю... Скажите, какую сумму вы считали бы достаточ-
ной? Готовить вы умеете и вообще... Моим требованиям, кажется, удовлет-
воряете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32