Не иначе, война будет,
чтоб отбавить народ.
И вот через два на третье лето предсказанье Магары вспомнили акгыров-
цы.
Отыграла заря багровым огнем, указав тем цветом ветер на завтрашний
день. Но темень ночная в тихости расползалась над землей. Плыла прохлада
от реки. Тянула с собой на деревню дымок костров приречных жителей, на
воле сготовивших летний свой ужин. Пахло во дворах парным молоком, све-
жим сеном и дегтем от колес. Народ с вечерней разминкой готовился лечь
на покой. Замирали в постепенных переходах от шумливого дня к затиханью
в ночи звуки во дворах и избах. Вдруг, вздымая по улице тяжелую на
подъем вечернюю пыль и яростный собачий лай, проскакал на маленькой за-
паренной лошаденке длинноногий мужик. На скаку он махал палкой с красным
лоскутком. Старостиха со двора увидала. За мужем в избу кинулась:
- Ай-да скорей! С красным лоскутом верховой из волости. Стало, за
рекрутами. Господи, батюшка, что это нежданно-негаданно...
Всю ночь беспокоился народ в низине и на горе у кержаков. К старости-
ной избе, в нижней Акгырке, фонарей нанесли. Колыханье слабых огней в
густой июльской темноте было беспомощным и тревожным. Мигали в окнах
лампы и светцы непривычные в летние ночи в избах. Светил жар неурочно
затопленных бабами печей. По деревне ширился, нарастая, разноголосый
шум. Визгливый бабий крик, терпкое причитанье старух, заливистый плач
перепуганных суматохой детей, глухие возгласы стариков и крепкая брань
молодых мужиков.
Кержаки на горе к конторе, где жил инженер с постройки железной доро-
ги, сбились. У него по проволоке разговор через трубку на стене был.
Разъяснял:
- Германия получит достойное возмездие! Оч-чень скоро получит!
А в нижней части расспросить было некого. Школа с заколоченными став-
нями стояла, - учитель на лето уехал. Староста, сдабривая крепким перцем
ругательных слов неохотливую медлительную возню свою, шарил в сундуке.
Служебную бляху искал.
Старостиха тонким жалобным голосом, со всхлипом, нарочного кривогла-
зого расспрашивала:
- А с кем война-то? Далеко ль угонют?
Кривоглазый, почесывая запотевшую спину, отвечал неопределенно:
- Ровно с Ерманией, а хорошень не разобрал. Некогда было! Старшина
сам меня с крыльца толконул, чтоб без роздыху гнал. Видишь, дело-то ка-
кое повернулось: чтоб завтра к полдням в город призывники нашинские. А
до городу двести верст. Ни то к полдням, и к ночи не поспеть. Хоть при-
каз и на подставных подводах везти. Ну, наши мужицки каки подводы! Да
еще в летню пору, в рабочую!
- Где поспеть! В волость-то тольки-только могут к завтрему, к полдню.
- Ну, так и норовят. Но чтоб в волость обязательно!
- И с роду не видано, не слыхано: без проводин перед царской службой,
без разгулки.
И завыла горьким голосом:
- Сыночек ты мой, Митенька! Роженый, хоженый, да куды тебя забирают в
ночну пору чижолую? Да на кого ж ты спокинешь супругу молоду-у свою и
наследничка своего - дите малое? Сестер, братьев, отца-батюшку и мене,
родительницу твою горьку-ую...
Страстное, короткое рыдание прервало старухин, тягучий, по обычаю,
плач. Настасья билась головой в грудь Митрия, вцепившись пальцами в его
опущенные плечи. Митрий смешно поводил шеей, будто теснил воротник. Ста-
рался оторвать бабьи руки и нарочито сердитым голосом унимал:
- Отцепись! Завы-ыли! Чего раньше смерти отпеваете? Ну-к, собирай на
стол. Печь-то выстывает. Айда-те, пеките чего там затеяли!
Староста с натугой поднялся от сундука, поглядел на сына замутневшими
глазами и буркнул:
- Буде, бабы! Айда, давай выпивку. Там сколь-то было? На царску служ-
бу с песнями, с гульбой провожать, а у нас один вой.
Но ни песен, ни гульбы в эти проводины не было. Уходили без удалости,
без храбрящего хмеля царской водочки. Кабака казенного в селе нет, а у
шинкарок на всю деревню мал запас оказался. Не дал буйного в напасти ве-
селья. Из печек, не в час затопленных, тоже не сладки подорожники вышли.
Бабы в горькой слезе стряпали, плохо доглядывали.
Солнце встало, подводы со дворов двинулись. Народ на улицу высыпал.
Появился в деревне Магара. В длинной домотканной рубахе до колен, в ста-
рых грязных портах. Встряхивал сердито блеклой рыжиной волос с мутной
сединкой, шел с подводами сбоку. Далеко по дороге надрывный бабий вой
стоял. Старик Федот бадожком по дороге стучал, шел рядом с Магарой. Го-
ворил ближним на подводах:
- Поди, не на долго война! Ничего не слыхать было. Про стары войны
загодя слух приходил. Солдатов с этакой спешкой не сбирали. Это так, по-
ди, для нутреннего усмирения под царя. Не войте, бабы, как я смекаю,
скоро мужики воротятся!
А Магара зычным голосом, далеко слышно по подводам, объявил:
- На долго война! Народу хресьянского много в русском царстве разве-
лось, земли не хватат! Пока весь лишок царь не переведет, война не кон-
чится.

II.

И опять по слову по Магариному вышло. Вторая пашня подходит, а здоро-
вые мужики царевым делом маются. В своих хозяйствах бабы, старики, из
молодых только телом неправильные, да чужаки нанятые. Которые из богатых
откупались-было, но позабирали и их. Хоть не на самую войну, а все от
дому.
Повитухе Мокеихе акгыровские бабы позавидовали. Вернулся к ней сын по
весне. Невысок, узкоплеч, щеки в обтяжку, перхает часто, как давится. А
все свой мужик, для хозяйства как никак старается. И не то, что без ру-
ки, без ноги. Хиловат, а без видимого повреждения. Низенькая, пухлая
бабка Фекла, соседка Мокеихина, часто, вытирая рукой ласковые слюнявые
губы, говорила ей слащаво через плетень:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32