А этот чубас-
тенький разливается, как раз про храбрость русскую солдатью выкладывает.
Ох, храбры, храбры, а поди, храбриться тоже надоело. Смиловался бы
царь-батюшко, как ни то подладил бы там за замиренье. Нет, не высказыва-
ет, не слыхать про мир!
И как бы в ответ на стариковы думы, злой женский голос лектора прер-
вал:
- Это нам уж сколь раз размазывали, про германский-то про плен. И
картиночки казали, как он лих. А чего же, как из плену наш народ вызво-
лять ничем ничего?
Лектор, перебитый на дрожащей душевной ноте, смолк и растерянно
взглянул на толпу. Но быстро оправился и снова задушевным голосом отоз-
вался:
- Позвольте, я сейчас... Кто-то мне вопрос задал?.. Я сейчас отвечу.
Вот видите, братцы, сейчас меня женщина спросила... Спросила с сердечной
болью! Женщина, жена и мать, разумеется, несет на себе тяжесть нашей
священной войны. Но когда война необходима для защиты...
Слушатели задвигались. Виркин вопрос разбередил. Прошел в школе не то
общий сердитый вздох, не то гул от переговоров. Федот ближе к лектору
подался. Ласково речь его перебил:
- Бабенка-то энта глупая в час слово-то сказала, ваше благородье! Бы-
вает так. То-то, мол, бывает. Сдуру ляпнет малолеток, али баба, а оно в
час и нужным-то глупое слово выдет. К тому я, к тому, не гневайтесь, ва-
ше скородье. Охотятся мужики узнать: про замиренье не слыхать ли чего?
Слуху нет ли в городу?
И смятенным разноголосьем надвинулась на лектора толпа:
- Может, раздышку хуть какую объявят?
- У мене старшого Митьку-то убили, а сичас опять в письме - Васька
шибко подстрелен. Чижало дело-то обертывается.
- Слышь-ка, как назвать-то не знаю, скажи-ко, голубь, и где хлопо-
тать? Способье-то задержали в волости, а мужик-от отшибленный у меня. На
войне, то-есть, завалило его! Руками, ногами не владает.
Худая, желтолицая баба, с огромным страшным животом на лектора надви-
нулась. Настойчиво и тоскливо спрашивала:
- Как приходил на побывку, адрест прописал: действующая армия, двести
седьмого полку... А Гришка конопатый оттудова сейчас: нет моего-то...
Где искать? Все, все розыски писала. И где теперь искать? А?
Загудели тревожным озабоченным гулом. Уж отдельных вопросов не мог
лектор слухом уловить. В беспорядке врывались отрывочные слова:
- ... мир!
- ... на счет способья!..
- ... ерманский город, не сказать мне, как его...
- ... посылку в плен надписать...
- ... сухари Ваньке посылали, не получил...
Ни о победах, ни о пораженьях, ни о ходе войны, ни о численности ар-
мии, ни о мощи ее не расспрашивали. Говорили о малом. Каждый о своем.
Разбивали расспросами армию на Митриев, Иванов, Васильев. А большое це-
лое, как чужое, совсем умом не охватывали. Это дело начальников и царя,
- война, армия, победы, отступленья. А у них - Ванькина смерть, Петрухи-
ны раны, и скорей бы конец войне. Это свое, кровное, что отдано ими для
войны, и счет которому в отдельности ведут они. Лектор растерялся. В го-
роде совсем другое настроение! Там понимают, что необходимо войну довес-
ти до победного конца. А здесь тупо галдят: мир, мир, считают изъяны
только своей рубахи. Чорт понес в это село! Предупреждали, что мордва...
и вообще дикари. Вытер платком вспотевшее красное лицо и смущенно начал
просить:
- Подождите, братцы... Постойте, я не могу сразу всем ответить. Вся
страна стонет под тяжестью войны, но...
Не знал, как закончить сход, как к выходу пробраться.
В самое ухо ему звенящий Анисьин голос:
- Эх, кабы цари один на один дрались! Кто осилит, под того и мы. Нам
все одно, мы не супротивимся.
Испугался. Вот до каких заявлений дело дошло. Втяпался в историю. За
такой сход по головке не погладят.
- Погодите... Прошу вас! Староста!.. Где староста? Надо успокоить
сход...
Но вместо старосты на подмогу рослый плечистый Анисим Кожемятов про-
толкался. Зыкнул:
- Потише, старики! Чего разбазлались? Диво бы одни бабы, а то и му-
жичье без всякого порядку налезает. Дайте господину про дело рассказ
кончить.
Привычная сдавать перед властным окриком, сдала и сейчас мужичья тол-
па.
- Постойте, тише! Не напирайте!
- Чего ты орешь над самым над ухом!
- А ну постой! Тише! Погоди!
- Да я разве что? Спросить у знающего человека хотела...
- Уж извиняйте, ваше благородье, коль что не так. Мы - народ темный.
И в сникающем ропоте сгас шум искренних и страстных расспросов и за-
явлений.
Анисим Кожемятов, поглаживая полу праздничного своего пиджака, наста-
вительно закончил:
- Как посчитать, дак всякому война-то не в сладость. А ничего не по-
делаешь, надо натужиться, да одолеть врага. Нечего надоедать: когда мир,
да скоро ль отвоюют? Когда будет конец - объявят. Мужик для того и ро-
дится, чтоб землю пахать, да на войне воевать. Богу надо молиться, на
армию жертвовать, а зря галдеть совсем нехорошо.
И приободренный им лектор, уже в покорной тишине, закончил:
- Велики страданья наших солдат, но неустрашим геройский дух армии. И
наша победа близка.
Когда распрощался, ушел, народ снова загалдел в школе и около школы
на улице. Вирка сердито говорила, на ходу, беженкам из бараков:
- Намолол за три мельницы, да все не про нашинску нужду. Да еще про
наше дело и не спрашивай! Ух, и зло меня забрало. Сгрести бы его тут, да
намять бока. Пущай хоть не под пулей, а под кулаками бы хуть помаялся.
Небось, сам в солдатах-то не был, в окопах не лежал.
Короткий мужской смех сзади всех четырех баб разом оглянуться заста-
вил. Светлоусый, с бритым подбородком высокий мужик в солдатской одежде
шел и смеялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32