Уйду завтра! Глядеть на тебя не
хочу.
Он спокойно расстегнул ремень и погрозил ей:
- Замолчи, а то выдеру, как собаку. Глядеть на пьяных баб не могу,
блевать охота! Ложись на печку и больше не верещи. Отрезвеешь, тогда по-
говорим. Может, и сам выгоню.
Голоса не повысил, но сурово и отчетливо сказал. Глаза встретились.
Светлые его глаза потемнели. Но не разгорелись жаром, как у Вирки, а
будто отвердели, без блеска сделались. И Вирка первая опустила свои. На
утро долго маялась, собиралась уйти, но не ушла. А Павел, как обычно,
говорил с ней, о чем дело говорить выходило. И ночью в первый раз на
плече у мужика Вирка плакала.
- Я и сама не знаю, как мне с тобой жить... Вот когда так, как сей-
час, согласна ноги твои мыть, да воду эту пить. А когда тошно мне с то-
бой, скушно, и убежала бы я от тебя, только бы не видеть.
Он отозвался тихо:
- Не мудри, да не дури. Живи и живи. Работу справляй, детей моих оби-
хаживай и об себе старайся. Ну, спать я хочу. Хватит разговаривать-то!
Сроду с бабами так не валандался. Спи!
Так и жили. Будто дружно, а не вплотную. Долгих разговоров не разго-
варивали. А ночью и вовсе. На поцелуи горяч и ласков, а на слова скуп.
Но сегодня, лежа рядом, долго проговорили. И Павел больше, чем Вирка.
Про город, про царей нехорошее, что узнал в городе, рассказывал. Про всю
жизнь. Отчего трудный век человечий для бедного, для низкого на земле и
совсем лих. О мужиках говорили. Вирка слушала его слова, как песню на
близком, родном, но все же не на своем языке. Звуком, напевом трогает, а
слова не все поймешь. Оттого еще слушать и слова понять охота. Но днем
опять мало с ней разговаривал. Потом в город поехал и целых две недели
проездил. Прохарчился в городе. Пришлось овцу, которую было завели, про-
дать. Вирка сердилась, но ему сказать не посмела. Не жена - на срок взя-
тая хозяйка! Пусть, как хочет. Опять друг от друга, будто, подальше по-
дались.

XI.

До самой весны суматошился по-новому народ. Сходы стали "митингами"
называть, а мир "товарищами", а то "граждане". Слова новые по новости
звонки выходили, как звякали: инструкции, резолюции, Учредительное Соб-
рание. Сперва охотно собирались, с горячности шумели. Потом уставать му-
жики стали. Выборы, да съезды, а земля к посеву готовиться велит. Ма-
ло-по-малу отставать от сходов начали. Да на деле, кроме выборов на вся-
кие должности, ничего не переменилось. Товары в лавке на участке еще
вздорожали. Еще меньше стало в продаже нужного для мужика. Гвоздей во
всей округе не достать, и дорога соль. Земля, как была, в одних руках
густо, в других маловато, а то и совсем пусто, так и осталась, а от кол-
готы на сходах голова трещит. Старик Федот, постукивая батожком, сказал
на одном сходе:
- Чего мы кажный праздник, чисто обедню, сходы собираем? И в будни
по-часту гомозимся на собранья на эти. Телеги ладить надо. Земля-то уж
повылезла из-под снегу. У правильного мужика об земле на сердце-то зу-
дит, а мы то, да се, да епутатов выбираем. Солдатье в деревню навалило,
а про мир не слыхать. Кабы опять не угнали перед самой перед пахотой.
Айда, слухайте, старики, мой совет: понавыбирали мы тут всяких комите-
тов. Пущай этот за старосту-то прежнего Пашка Суслов один на все отписы-
вает. А насчет солдат старается, чтобы опять не забрали. И епутатов вся-
ких на съезды сам назначает из зряшных из каких. Кому об земле да об хо-
зяйстве заботы нет. А дельные-то руками и ногами отбиваются!
И взвалили все на Павла. Целыми днями в школе был. Господ из города
еще больше наезжать стало, но сходы собирались жидкие. Только солдаты
замиренья требовать к разъяснителям из города, которых "ораторами" звать
стали, - на короткий час приходили дружно. Но до конца разъяснений не
дослушивали. Беженцы в бараках и нижней Акгыровки беднота без сходу и
без уговору каждый праздничный день у кузницы собирались. Галдели долго,
бестолково и глухо о земле, о самосильных жителях с большим хозяйством,
о том, что в других местах хоть у помещиков землю бедняки отобрали. А
тут ничем ничего! Земского начальника хутор, и тот трогать не велят. Ох-
рану прислали. На Павла Суслова косо глядеть стали, хоть вровень с ними
достаток у него. А побогаче люди, кержаки, с почетом, с зазывом к нему
заходить начали. Он похудел, потемнел, домой возвращался злым. С Виркой
сквозь зубы разговаривал, и к ребятам неласков стал. В одно воскресенье
очень рано поднялся, собрал мальчишек и велел на сход скликать:
- Не отставайте до тех пор, пока не пойдут. Павел, мол, нужное дело
выскажет.
И когда собралось, хоть не полно, а порядочно народу, громким и реши-
тельным голосом объявил:
- Вот вам, мир честной, товарищи, граждане, все бумаги, разъясненья,
положенья всякие. Вот и сельский писарь нашинский с ними, как и до рево-
люции был, и при мне состоял, остается при деле. А меня увольте. Нет мо-
его хотенья на это дело.
И сколько ни галдели, ни просили, твердо на своем выстоял:
- У нас с солдатами другие мысли.
Старый кержак крякнул и громко спросил:
- С ружьем землю отбивать будете?
- А это уж там поглядим, только я всем здешним не коновод. Поближе
которые мне, к тем подамся.
Кержак зло отозвался:
- Какая ни есть суматоха, а за порядком следят. У кузни, гляди, не
нагалдите себе чего на шею. Слыхал я. От войны согласники твои здесь хо-
ронятся. Знаю, многим срок отпуску кончился, а который и совсем без от-
пуску.
Солдаты загалдели:
- А ты над нами доглядчиком?
- Сам, старый хрыч, подайся на войну, коль охота больно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32