— Не так мы скроены, старик,— глубоко вздыхает Мантас.— Нас надо было бы разобрать на части и смонтировать заново, а это невозможно.— Он поворачивается к своим товарищам и с притворным удивлением бросает: — Чего мешкаете? А ну бегом к бару, пока не занято! Такое дело, старик, угощаю сегодня этих двух оболтусов. Вон тот, длинный, притащил свои стихи, интересуется моим мнением.
— Искренне жаль беднягу.
— Ничего, другой на его, месте давно бы вскипел и сбежал. А этот крепкий орешек. Худой, а крепкий. Не понимаю я подрастающего поколения.— Мантас поглаживает свою дремучую бороду и сует руки в карманы брюк.— Постой, я ничего тебе не должен?
Таурас мотает головой.
— Вот чертовня,— отдувается Мантас.— Как только встречу знакомого, все мне кажется, что забыл вернуть должок. А раз квиты, прекрасно! Будь! Не кисни и не грусти. Не зову с собой из уважения к тебе.
— Я только сегодня узнал про Робертаса.— Таурас понижает голос и за плечи притягивает Мантаса к себе.— Как это было?
Мантас мрачно оглядывает друга.
— Сволочи мы все. Потому и не просыхаю с самых похорон. Надо хотя бы о его книжке позаботиться.
Он легонько отстраняет Таураса и направляется к бару. Проводив глазами коренастую фигуру друга, Таурас спохватывается, что не показал ему свой «Август», но уже поздно, и он плетется назад к Даниэле.
— Это правда, что он развелся, но продолжает жить с женой? — Даниэле хитро щурится и тянется к нему, словно проникла в невесть какую тайну.
— Не информирован,— угрюмо бросает Таурас.
— Но ведь это прелестно! — не отстает Даниэле.— Сделать себе из жены любовницу! Чаще бывает наоборот. Не правда ли, милый?
— О господи,— с досадой отмахивается Таурас и швыряет на стол свою книжку.
Даниэле мгновенно серьезнеет, пальцы ее осторожно поглаживают лакированную обложку, и вдруг она прижимается к ней лицом, плечи вздрагивают.
— Даниэле,— Таурас пытается нежно приподнять ее голову,— шампанским надо кропить, не слезами.
Но Даниэле упрямо не желает оторвать лицо от книжки.
— Наконец-то... господи... Таурас Гудинис...— словно сквозь вату, доносится ее голос.
Подняв в конце концов заплаканные глаза, она трижды целует напечатанную на обложке фамилию Таураса.
— Даниэле,— с упреком говорит Таурас,— на нас смотрят...
— Плевать.— Он громко сморкается.— У тебя только одна?
— Пока одна.
— Жаль. Пускай еще полежит здесь, ладно?
— Дарю ее тебе, Даниэле.
— Шутишь?
— Нисколько.
Даниэле целует Таураса в губы, но тут же обеспокоенно спрашивает:
— А почему мне?
— Больше некому. Так уж получилось.
Она бережно перелистывает страницы, читает оглавление, сдувает со стола сигаретный пепел, снова кладет книжечку перед собой и задумчиво тянет:
— Вот оно как...
— Вот так,— иронически подтверждает Таурас.— И аминь. Хватит раздавать себя по частицам другим, потому что это никому не нужно. Пожуют и выплюнут, даже спасибо не услышишь. И глядь, остался с какой-нибудь дыркой в боку или в груди и удивляешься, как это могло случиться.
— Грустно слышать,— медленно произносит Даниэле.— Не узнаю тебя, Таурас, даже как-то неловко... Всегда ценила тебя в первую очередь как незаурядного человека. Мучающегося, ищущего свою правду. Но не такого, какого ты сейчас изобразил.
— Современная патрицианка разочаровалась в своем шуте? — злобно усмехается Таурас.— А почему же ты сама и все окружающие,— он оглядел зал,— не мучаются и не ищут свою правду? Считаешь, что это исключительная прерогатива бледных романтиков? К черту, надоело!
— Подумайте только, ему надоело! — Неожиданно в голосе Даниэле слышится презрение.— Все равно будешь писать! Будешь тосковать по любви, по чистоте. Не понимаю, зачем тебе понадобилось так цинично клеветать на себя. Думаешь, у меня еще есть какие-то иллюзии по поводу нашей совместной жизни?
— Ничего я не думаю.— Таурас тупо поглядывает на танцующие пары.— Если я тебе нужен, бери за поводок и веди.
Даниэле долго молчит, в глазах снова набухают слезы, она поспешно зажмуривается и медленно допивает из чашечки остатки кофе, стараясь дышать спокойно и глубоко.
— Такой ты мне не нужен, Таурас,— выдавливает она наконец через силу и виновато улыбается.— И я тебе ничем не смогу помочь, потому что ты меня не любишь.
Что она такое говорит и где я нахожусь, проносится у него в голове. Что случилось? Почему все так мудры и правы, один я как заблудшая собачонка, которая хочет быть сразу и злой и доброй?
Он расправляет плечи, с лица исчезает выражение усталости и апатии, пусть Даниэле почувствует: перед ней только что сидел не он, а какой-то другой, совершенно незнакомый человек. И Таурас произносит обычным, чуть насмешливым тоном:
— Я тоже когда-нибудь съезжу на Кавказ... А теперь мне надо позвонить отцу.
Он выходит в фойе к автомату и, набирая номер, случайно взглядывает на часы, рука замирает — три ночи.
Обслуживающий их официант курит, облокотившись о барьер раздевалки, и тайком наблюдает за ним.
— Счет,— нетерпеливо бросает Таурас, покусывая губу, как сильно опаздывающий человек.— Дама остается.
Ощущение необходимости спешно что-то сделать оставляет его только на улице, когда Таурас видит над домами и деревьями посеревшее небо приближающегося утра.
Заперев свой одежный шкафчик, Вайдас спускается по лестнице и шагает по длинному полутемному коридору к себе в цех, на мгновение задерживается возле открытых дверей отдела технического контроля, однако Дали тут нет, за стеклянной дверью видна только цилиндрическая голова начальника ОТК, рановато еще, но ведь могла бы Даля почувствовать — он целый день только о ней и думает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54