Боже, я ведь умру, когда он ко мне прикоснется...
А Таурас зашел по колени в воду и оттирал мылом руки, брезгливо морщась.
— Что ты там копаешься? — позвала Юле, бредя к нему по мелководью.
— Отвратительное чувство, когда под ногти земля набивается.
Юле было обидно, что Таурас не услышал, как гудело озеро от ударов ее сердца. Словно в отместку, она слегка куснула его плечо и, не оборачиваясь, ушла в палатку.
Ожидая Таураса, смотрела на озерную гладь, которую изредка вспарывали выпрыгивающие из таинственных глубин рыбы, похожие на серебряные кинжалы.
Юле опускает в вазу три принесенные Паулюсом розы, наливает воду и, вернувшись в комнату, видит на столике со скромным угощением бутылку коньяка. Паулюс сидит на диване, пиджак расстегнут, локти упираются в колени, квадратный подбородок торчит вперед, узкие губы крепко сжаты, а светлые водянистые глаза смотрят из-под широкого лба сочувственно и одновременно как-то по-хозяйски.
Спокойная уверенность в себе, которой веет от лица Паулюса, от его крупных, слегка сутулых плеч, от аккуратного пробора и крепких рук, заставляет Юле почувствовать свою неясную вину перед этим человеком, и она тяжко вздыхает, будто проглотила горькое лекарство, ставит цветы на столик и присаживается рядом на диван, чтобы не видеть изучающих глаз гостя.
— Зря,— говорит она, кивнув на бутылку коньяка.
— Понемножку.— Лицо у Паулюса торжественное, без улыбки.— Глядишь, разговор откровеннее пойдет.
Юле ставит рюмки, движения у нее какие-то вялые, словно вынужденные, она еще раз пытается сосредоточиться, может, удастся наконец понять, почему всю
жизнь инстинктивно сторонилась она Паулюса. Паулюса-подростка, писавшего ей письма с обязательным чувствительным четверостишием в заключение, Паулюса-абитуриента, готового защитить ее от всех бед, подстерегающих молодую девушку, Паулюса-инженера, терпеливо ожидающего, когда же она окончательно разочаруется в своем ветрогоне-писателишке и захочет обрести надежную жизненную опору. Ее же все время пугало и смущало мрачное упорство этого человека, постоянно ходившего за ней по пятам. Но теперь, оглядываясь на прошлое с пройденной дистанции, Юле начинает понимать: причина ее неприязни — да что там неприязни, отвращения! — гораздо глубже и серьезнее: жизнь с Паулюсом постоянно возвращала бы ее в ту среду, из которой она мечтала вырваться.
Наверное, это неизбежно, судьба, думает Юле, наблюдая, как Паулюс наполняет рюмки. Теперь уже все равно.
— Странно иногда складывается жизнь,— философски замечает он,— но я уверен, что тебе, Юле, в будущем не придется ни о чем жалеть.
— Я никогда не пожалею и о том, что было,— возражает Юле и вдруг холодеет от мысли: завтра около девяти — к Аде!
— Разве не жалко тебе трех бессмысленно потерянных лет? — Взгляд у Паулюса пронзительный, тон недовольный: по его мнению, Юле недостаточно серьезна.
— Почему бессмысленно потерянных? — пожимает она плечами.— Я так не считаю.
— Крепко же о н тебя передела л,— упрекает Паулюс.
— Не переделал, а, если хочешь, вылепил заново.— Юле отхлебывает кофе — господи, как зверски клонит ко сну. Лучше бы уж шутил он, что ли, бахвалился, даже лез целоваться, а то тюкает словами, будто коваными сапогами по льду.— Без Таураса я была бы никем — глупой эгоистичной девчонкой.
— Самоуничижение! — Паулюс выпивает свою рюмку, берет печенье.— Не верю я, что он мог тебе что- то дать. Такие люди умеют думать только о себе. В конце концов поэтому ты и осталась одна.
— А ты явился, чтобы подобрать,— усмехается Юле.— Что ж, я честно предупредила тебя.
— Пришел за окончательным ответом. Пусть долго
ждал. Но, если надо, ждал бы еще. Хоть до самой смерти. Зря ты пугаешь меня какими-то переменами в себе, ведь я знаю тебя с детства.
— Вот и скверно! Мы уже зрелые люди, а постоянно видеть рядом свидетеля своих детских шалостей — не самое приятное.
— Понимаю, что ты имеешь в виду, но ведь мы же с тобой дружили?— Паулюс ловит ее ледяные пальцы, прижимает к своей щеке.— У меня это на всю жизнь.
Юле склоняется к нему, неловко выгнувшись; она вынуждена переменить позу — весь день ломило поясницу, а теперь боль стала просто невыносимой. Паулюс, поняв по-своему, целует ее в губы. За его спиной Юле видит полки книжного шкафа. Таурас оставил почти все свои книги; глядит и вспоминает, как любовно поглядывал он на корешки книг, расхаживая взад-вперед по комнате и еле заметно шевеля губами; внезапно Юле понимает, что его призрак еще долго будет бродить здесь, мучить чем-то недосказанным, не выясненным до конца.
Она с досадой освобождается от рук Паулюса и говорит, поправляя волосы:
— Сегодня я виделась с Таурасом.
— Да?.. И что же?..— На лице Паулюса вспыхивают яркие пятна.
— К сожалению, нам нечего было сказать друг другу.
— Мне кажется, что вам давно...— Паулюс неуклюже ерзает, тянется к рюмке, но не берет ее, потому что Юле вдруг единым духом громко и отчетливо выпаливает:
— Если бы он захотел вернуться, я бы ни минуты не раздумывала!
— Значит, в сущности, ты ничего не хочешь менять?— с нескрываемой горечью спрашивает Паулюс.
Юле берет свою рюмку, выпивает и резко оборачивается.
— Хочу. Надо. Просто необходимо,— в сердцах произносит она.— Пусть будет что будет. И с ним, и со мной. Я хочу простой, нормальной жизни. Правда, это нелегко — взять и вдруг поломать все...
— Я этого не требую,— смущенно говорит Паулюс.
— Знаю, ты терпеливый,— равнодушно отзывается Юле и, накручивая волосы на палец, пытается уяснить для себя, в каких же ее словах заключена ложь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54