знаю, дескать, что тебе требуется в первую очередь. И действительно, Даля закуривала и присаживалась у маленького пластикового столика, Миндаугас тоже дымил сигаретой, а сам с напускной строгостью грозился снять ремень и всыпать ей за курение по мягкому месту. Такой была их ежедневная игра. Вайдас видел это и сокрушался, что не курит.
Сокрушался он и по другой причине. Стоило Дале появиться, как Вайдас тут же чувствовал — по цеху начинают перекатываться волны двусмысленных улыбочек, вздохов, перемигиваний. Эти нечистые волны, казалось ему, когда-нибудь поглотят Далю. И Вайдаса охватывала ярость, он начинал ненавидеть всех этих скотов, готов был куда-то бежать, спасать ее, на чем свет стоит крыть мужиков.
Больше всего ненавидел он парня с бычьей шеей и маленькими глазками, Жлюбаса, хлебом не корми гада, дай о бабах потрепаться, и всегда грязно, мерзко.
— Знаешь,— как-то сказал Жлюбасу Миндаугас,— сдается мне, кто-то здорово ошибся, когда тебя делал.
Жлюбас заткнулся. Но все-таки, зло прищурившись, бросил Миндаугасу:
— Все равно я до нее доберусь!
— До кого? До соседской козы? — не скрывая издевки, усмехнулся Миндаугас.
— Сам знаешь до кого.
— Сгинь с горизонта! — Миндаугас отвернулся и пошел к терморегулятору.
— Видал? Нервишки, так сказать,— Жлюбас, словно сообщника, ткнул Вайдаса в бок.
Но Вайдас так глянул на него, что парень попятился.
— Строят тут из себя... Интеллигенция...— обиженно сплюнул он и, покачивая жирными плечами, отвалил в сторонку.
Вайдас покосился на Миндаугаса, и ему стало стыдно, что не он, Вайдас, а именно Миндаугас заткнул грязную пасть. Стыдно и завидно. Но если Миндаугас не желает слушать Жлюбасову трепотню, значит, он и в самом деле неравнодушен к Дале?
Впрочем, бог с ним, с Миндаугасом, подумал Вайдас и вздрогнул от мысли, что мог бы натворить, увидев Далю заплаканной!
Что натворил бы? Кто знает. Скорее всего, учинил бы какую-нибудь дикую глупость. Однако где-то в глубине души, в каком-то закоулке ее он страстно желал, чтобы это случилось. Но Дале не было никакого дела до его тайных мыслей. Всегда чуть-чуть улыбаясь одной и той же ровной улыбкой, словно врач, навещающий пациентов, она обходила цех и удалялась. После работы Вайдас частенько гадал, чем она занимается в свободное время. Присматривался к ее походке, голосу, осмелился даже внимательно заглянуть в глаза, но и там не нашел ответа. Ходит на танцы, в кино, а может, книги читает, а может... на свидания бегает? Конечно, бегает! Разве такая девушка может оставаться одна?
Наконец Вайдас и Нериюс появляются в классе, по заведенному обычаю парни и девушки вскакивают с парт и бурно их приветствуют, как-никак тот и другой школьные знаменитости. Про Нериюса и говорить нечего, а Вайдас... Хотя он самый младший в классе, уже в прошлом году доказал, что не лыком шит, что не собирается шуточки шутить, когда на его дороге вырастает препятствие, когда ему мешают спокойно миновать тесный и темный школьный двор, загроможденный заплесневевшими деревянными ящиками от помидоров. Да, Вайдас тогда не был склонен шутить, ему необходимо было доказать, и он доказал этой провонявшей дешевым вином и табачищем шпане, что знает, зачем пришел сюда и что ему тут надо, не один вечер доказывал, скрывая ободранные кулаки и
синяки на скулах от отца и Таураса; правда, они не очень-то этим интересовались, а он даже во сне видел проклятущие полусгнившие ящики и равнодушно- жестокие кривые рожи парней, называвших его деткой, этих трусливых шакалов, которые смелы только в стае. Нет, он им не поддался! Схлопотав по морде, подобные типы уже готовы голову за тебя положить — пусть, мол, только кто-нибудь пальцем тронет! К тому же выяснилось — иначе и быть не могло,— что не все собираются учить его жить; стоящие люди, хотя порой они побаиваются героев подворотни, всегда оказываются рядом с тем, кто идет против подонков, кто их не боится. В классе такие люди нашлись, не могли не найтись, потому что как-никак это последний, одиннадцатый, кое у кого уже жены и дети, а семейные немножко иначе смотрят на жизнь, чем спившаяся полублатная компашка, эти дурни надеются, что их все равно, пусть они ни черта не будут знать, как-нибудь да вытолкнут с аттестатом, только бы поскорее отделаться, ведь желающих учиться дополна. Но теперь и блатные унялись, некоторые даже начали приставать перед уроками к Вайдасу, мол, объясни задачку, помоги, чтобы хоть малость усечь из школьной программы, скажем, по электромеханике.
Вайдас не успевает снять с плеча сумку, а несколько нетерпеливых рук уже тянут его к доске — скорее, скорее, еще есть пяток минут!
Ему это, конечно, льстит, он озабоченно смотрит на часы — мало времени, но на него обрушивается шквал хриплых от нетерпения голосов: давай, давай, успеешь, не ломай дурочку!
Сегодня Таурас не мог бы вспомнить, при каких обстоятельствах впервые очутился он в салоне Иоанны, кто его туда затащил. Именно затащил, словно барана на веревочке, потому что сам он вроде бы сопротивлялся, не нужна ему была никакая «интеллектуальная опека», но, когда в печати все чаще стала мелькать его фамилия, кто-то серьезно заинтересовался молодым Гудинисом. Ты нужен массам, пошутил художник Кенставичюс. Шутка была, конечно, плоской: у Иоанны собирались те, кто считал себя или прикидывался
«независимой творческой личностью», хотя большинство преспокойно сидело на государственных хлебах, получая зарплату в различных учреждениях, и особой интенсивностью творчества не отличалось.
Высокая, темноволосая, лет тридцати пяти, лицо неестественно бледное (поговаривали о ее больных легких), хозяйка салона вещала глуховатым бесстрастным голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54