Он едва не потерял сознание от нечеловеческой боли, пронзившей его правый изувеченный бок.
Потом он снова и снова бил в дверь, пока, наконец, замок со скрежетом не поддался и дверь не повернулась на петлях. Шейн влетел в комнату, с трудом удержавшись на ногах. Вслед за ним, издавая неясные хныкающие звуки, засеменил мистер Монтроуз.
Неподвижно распростершись на постели, лежал доктор Джоул Педикью. Он производил впечатление мирно спящего человека. Доктор был полностью одет. Черты его лица были сосредоточенны, на губах застыло выражение какого-то непонятного торжества. Его левая рука бессильно свисала с кровати, на коврике валялся опрокинутый стакан, выпавший из разжатых пальцев. На прикроватной тумбочке стояла небольшая картонная коробочка со множеством таблеток розового цвета. На дне стакана был хорошо различим розовый осадок. Крышку коробочки украшали общеизвестные символы яда.
Кроме коробки на тумбочке лежало несколько листов бумаги, исписанных аккуратным мелким почерком. Подняв верхний листок, Шейн прочел: «Тому, кого это касается...» Он устало сказал:
— Монтроуз, прекратите хныкать. К подобным происшествиям в этом милом доме вы должны были привыкнуть. Позвоните Пейн-теру, пусть приезжает и возьмет с собой коронера.
Потом он опустился в стоящее у окна кресло и начал читать странный документ, оставленный доктором Педикью.
Глава 11
«Я виновен, — писал доктор Джоул Педикью, — в преступлении столь ужасном, что не могу жить дальше с сознанием вины, лежащим тяжелым бременем на моей душе. Смерть двух невинных женщин и умопомешательство красивой девушки отягощают мою совесть. Искупить свое преступление хотя бы в небольшой степени я смогу лишь в том случае, если правдиво изложу на бумаге все его обстоятельства и сумею убедить всех, что я, и только я, виновен в его совершении.
С детства я страдал от порочной любознательности, в результате которой не раз оказывался в постыдных ситуациях, хотя чувство стыда и покинуло меня много лет назад. Все это завершилось трагической развязкой, которую закон, безусловно, определит как убийство матери, что будет несправедливо, поскольку фактически убийцей миссис Брайтон являюсь я. Да, да, и убийцей Шарлотты Хант тоже.
Моим орудием стал человек с расстроенной психикой... Однако, я полагаю, мне следует вернуться в прошлое, чтобы стали понятны события последних дней.Пользу научного экспериментирования никто не отрицает: только благодаря ему наука сумела добиться выдающегося прогресса. Тем не менее иррациональное честолюбивое рвение познать то, что еще непознано другими, может лишить человека душевной чистоты и привести к трагическим, ужасающим пос-
ледствиям, если им движет стремление довести их до логического конца, как это было в случае со мной.Когда я говорю «им движет», я не пытаюсь реабилитировать себя. Перед богом у меня нет оправдания. Я пользуюсь этими двумя словами намеренно. С ранней юности я ощущал в себе какую-то внутреннюю силу, побуждавшую меня к действиям, которые — я это ясно осознавал — являлись оскорблением богу и всему человечеству. Я был подобен индивидууму, в которого вселился демон: я понимал это, но изгнать демона был не в состоянии.
Вот коротко о мотивации. Все вышесказанное не являлось обстоятельствами лишь последнего времени, и я не собираюсь утверждать, что не подозревал о порочности своих гнусных устремлений. Помню, еще в детстве меня чрезвычайно занимала мысль о том, сможет ли выжить цыпленок без защитного оперения. В нашем дворе бегали цыплята, я поймал одного, ощипал и потом долго рыдал над его холодным трупиком.
С такими моральными предпосылками, интересами, жизненными запросами я решил заняться медициной. Нет нужды детально объяснять, на какую благодатную почву упали пагубные задатки в моей душе, какие гигантские возможности открылись передо мной, полностью подавив те инстинкты порядочности и благопристойности, которые во мне оставались (при чтении этой фразы губы Шейна слегка искривились), отравив мне жизнь и разрушив то, что в противном случае могло бы стать предпосылками блестящей карьеры.
Уже в самом начале изучения медицины я понял, что главные возможности для экспериментирования открываются не при лечении тела, а при исцелении духа. Соответственно я посвятил себя всестороннему изучению обширных областей психологии, психиатрии, психометрии, а также углубленному ознакомлению с психофизикой, занимающейся комплексным духовным и телесным исцелением.
Я был восхищен, увлечен предоставившейся мне возможностью работать на грани метафизического в практически еще не исследованной области.Сейчас я содрогаюсь при мысли о том, сколько здоровых, нормальных интеллектов было загублено мною. С изобретательностью, достойной лучшего применения, я сумел достичь почти идеального баланса между нормальной и нарушенной психикой человека я подчеркиваю слово «почти». Идеала я не достиг, о чем свидетельствуют разрушенные интеллекты моих подопечных.
Но сегодня я ощущаю себя сильным. Я сам достиг полного равновесия, которое безуспешно пытался увидеть в других. Когда я пишу эти слова, я чувствую, что перешагиваю через ту пропасть, в которую низвергнуто так много моих пациентов. Я задаю себе вопрос, как долго я смогу сохранять это хрупкое рав-
новесне, и тороплюсь продолжить свое пространное признание, прежде чем до меня дотянется длань той же Немезиды, что настигла и тех, кто доверился мне.Короче говоря, в течение многих месяцев я разрабатывал теорию о том, что определенные психотропные препараты в комплексе с внушением - я называю подобный метод «психокатализом» в противоположность психоанализу способны привести к некоторым формам психического расстройства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50