Он не вышел на работу на следующий день, а через неделю,
обеспокоенные его исчезновением друзья, взломали дверь его
дома. Они с удивлением увидели беспорядочно разбросанные вещи и
кровать, густо усыпанную осколками вдребезги разбитого зеркала.
Но больше всего их удивил клок, вырванный из старой штормовки
Сказочника, непонятно каким образом зацепившийся за резную раму
разбитого зеркала...

54. Сказка об одиноком художнике
Анюте.

Солнце еще только едва позолотило крыши окрестных домов, а
Художник уже пристраивал на обочине Главной дороги свои
многочисленные полотна. Сегодня мимо них пройдут тысячи, а
может быть даже десятки тысяч жителей коро-левства съехавшихся
на Большой базар. И может быть (ну всяко же бывает!), хоть
кто-нибудь все-таки увидит, разглядит среди суеты его
гениальные полотна. И купит их. Хотя бы одно. Пусть самое
маленькое. Пусть самое крошечное, пусть даже без рамочки, лишь
бы купили! Тогда, Художник мучительно сглотнул, можно будет
наконец-то убить или хотя бы просто приглушить мучающий его уже
четвертые сутки голод. А если действительно повезет, то еще
останутся деньги на новые холсты и краски.
В том, что он гениален, Художник ни сколько не сомневался.
И это не пустое бахвальство, не глупый самообман, отнюдь! Это
была всего лишь трезвая и в меру объективная оценка собственных
способностей. Его талант был столь же очевиден, как ежедневный
восход и заход солнца. И именно сознание собственной
исключительности и не позволяло Художнику зарабатывать себе на
кусок хлеба. Он просто не мог заставить себя опуститься и
попусту тратить время на ремесленную мазню кабацких и
гостиничных вывесок. И живя тем, что подаст бог, он писал все
новые и новые шедевры. Писал, твердо веря в то, что в свое
время они еще обессмертят его имя.
А пока, стоя у обочины, он заискивающе вглядывался в
струящиеся в суетном потоке глаза прохожих, надеясь заметить в
них хотя бы мельчайшую искорку интереса. Солнце теперь висело
прямо над головой, а спешащая на базар толпа все так же
равнодушно текла мимо его вернисажа. Голод уже разорвал своими
когтистыми лапами все внутренности, и Художник, даже устав
сплевывать заливающую рот слюну, начал медленно сходить с ума.
Проплывающий мимо калейдоскоп торопливых фигур торговцев как-то
само собой сменился мешками свежайшего хлеба и фруктов, кусками
нежнейшего мяса и сыра, вместительными бутылками прекраснейших
вин и молока. Не выдержав этого соблазнительного зрелища
Художник торопливо схватил первую подвернувшуюся картину и
ринулся с ней в толпу.
- Возьмите! Возьмите картину! За хлеб возьмите! За сыр,
за сыр отдам! Возьмите, любую возьмите, только поесть, поесть
что-нибудь дайте!
Он метался среди насмехающихся над ним торговцами до тех
пор, пока один из них грубо (- Да уйди ты отсюда!) не оттолкнул
его прочь в придорожную пыль. Художник упал, опрокинув с
десяток своих картин, а толпа сгрудилась вок-руг зло хохоча над
тем, как неуклюже он пытается поднять сразу несколько упавших
полотен. Этот смех был как последний приговор для Художника, и
душа неестественно съежилась, сжалась, безвольно поникнув. Но
тут самодовольный, сытый смех толпы как-то странно сменил свой
тембр, окрасившись злобой и истеричностью. Художник затравленно
обернулся.
Между ним и заходящейся в мерзком раже толпой стоял ужасно
уродливый и какой-то весь скрюченный карла. Он был настолько
безобразен, что, не будь на его камзоле охранного королевского
значка, толпа позабавилась бы с ним совсем иначе. А так, она
лишь обрушивала на него град насмешек и оскорблений, вдоволь
куражась над убогим. А тот, не обращая на это никакого
внимания, запрокинув голову, пристально смотрел прямо в глаза
Художника. И так был мудр и внимателен этот взгляд, проникающий
в самую душу, что Художник даже отшатнулся и закрылся рукой. И,
одновременно радуясь, тому что толпа сменила свою мишень, он
тоже засмеялся тыча в карлу пальцем.
А тот, вызвав новый взрыв хохота, грустно улыбнулся и
достав из дорожной сумы большой каравай хлеба разломил его
пополам. Смех замер, примерз к горлу Художника, и он ошалело
смотрел на здоровенный шмат хлеба протянутый ему сморщенной,
узловатой рукой.
А когда Художник молниеносным броском схватил эту краюху и
судорожно впился в нее зубами, карла развернулся и быстро пошел
прочь. Подальше от этой безумной какофонии красок окружавшей
Художника, от радостно гогочущей толпы, подальше от этого злого
и жестокого мира. Домой, скорее домой!

55. Родник
Ксюше или Девочке, которая не любила ...писать письма ...

Это поистине было чудом, - самый настоящий Родник с
прохладной, ломящей зубы, свежайшей водой посреди бескрайней
жестокой пустыни. Палящий, немилосердный и нескончаемый
солнечный дождь выжег все своими яркими каплями, превратив эту
пустыню в край смерти и безмолвия. И лишь в одном месте этот
жестокий зной оказался бессилен перед крохотным Родничком, без
устали питающим свой скромный оазис живительной влагой. Самые
страшные и долгие засухи ничего не могли с ним поделать, и, в
конце-концов, пустыня сдалась, уступив Роднику маленький
пятачок зелени. И Родничок день за днем исправно наполнял свое
небольшое озерцо и с нетерпением ждал прихода настоящего,
живого Дождя. Дождь очень редко заглядывал в пустыню, а потому
Родничок очень хорошо научился ценить эти визиты, и, стоило
упасть на песок всего лишь нескольким его каплям, как Родничок
сразу же присовокуплял их к своим многочисленным подземным
запасам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89