Теперь безграничность Вселенной сосредоточилась всего
лишь в одной глыбе розового мрамора покоящейся на подиуме. И
только Мастер знал что скрывает в себе этот безжизненный на вид
камень. Всю свою долгую жизнь Мастер посвятил тому, чтобы
однажды освободить, выпустить из него на волю ту, которая уже
многие годы заполняла все его помыслы. И вот наконец-то это
время пришло, и первые мраморные крошки посыпались на дощатый
пол...
Он увидел ее еще мальчишкой. Как-то раз, катаясь на
льдине, Мастер, бывший в ту пору безусым юнцом, зазевался и уже
через мгновение оказался в обжигающих объятиях вешней реки. А
потом, спасенный друзьями, мучительно долго метался в жарком
бреду, изредка разрываемом ледяным полотенцем. И вот где-то
там, на самой границе жизни и смерти, сквозь колышущееся марево
призраков он вдруг отчетливо различил ее силуэт. Она была
божественно красива, а ее невесомые прикосновения столь
блаженны, что Мастер замер в восхищении. Замер и забылся пусть
еще и бесконечно тяжелым, но уже глубоким, выздоравливающим
сном. С тех самых пор он и посвятил свою жизнь тому, чтобы
когда-нибудь вернуть ее в мир людей. Бесчисленное количество
раз он, не щадя себя, приступал к работе, пытаясь возродить
любимый образ. Но, в самый последний миг, Она неизменно
ускользала, оставляя Мастера наедине с мертвой, податливой
глиной. Шли годы, но Мастер не отступал, вновь и вновь начиная
сначала. Он работал до полного изнеможения, пока не выпадал из
обессиливших рук инструмент, и предательски навалившееся
забытье не уводило его в таинственный мир снов. Туда, где
безраздельно царила Она. Там, окруженный ее искренней любовью и
заботой Мастер, как губка, впитывал в себя то ощущение
безграничного счастья, которое он переживал во сне. Но
неизбежное пробуждение безжалостно вспарывало грядущим
одиночеством паутину призрачной радости. Каждый раз, прежде чем
уйти, он звал Ее с собой, но Она лишь лукаво улыбалась,
протяжно отвечая: "Не-е-ет!" и исчезала вместе с остатками сна.
Мастер просыпался и, стиснув зубы, снова пытался обмануть
судьбу, приступая к работе. Он ваял, а перед глазами непрерывно
мелькали густые переливающиеся волны ее волос, чудный стан,
бесконечно родная улыбка, а в ушах безраздельно властвовал ее
чарующий голос. Творения Мастера уже украшали лучшие музеи
мира, выставки неизменно собирали толпы восторженых
почитателей, но сам-то он твердо знал, что все это - лишь
прелюдия.
Но вот наконец-то сошлись воедино в своем апогее
мастерство скульптора, страсть мужчины и жизненый опыт. И
замерло, растворившись в восхищении время, потрясенно наблюдая,
как под чуткими руками Мастера, под резцами его души и молотом
сердца рождается каменное чудо. Уже отложены в сторону все
инструменты и теперь лишь мозолистые ладони полируют холодный
безжизненный мрамор. Они скользят, отдавая ему нежность и
заботу, ласку и силу, доброту и верность, все, что только может
отдать женщине мужчина. Ведомые сердцем, руки без устали гладят
камень, и он, в ответ, словно бы наливается изнутри
таинственным жизненным светом. А опыт, точно подсказывает тот
самый критический момент, когда нужно пересилить себя, чтобы не
остановиться в изнеможении на пол дороге.
Так продолжается до тех пор, пока друзья, обеспокоенные
долгим отсутствием Мастера, не взламывают двери его мастерской.
И потрясенно застывают перед густо краснеющей обнаженной
красавицей, растерянно прикрывающейся старым рванным фартуком.
А рядом, уронив морщинистое лицо на ставшие вдруг такими
непослушными руки, сидит, мастерски высеченный из розового
мрамора, безмерно уставший старик.

27. Царевна-лягушка.

Тихая тенистая заводь большого лесного озера была любимым
убежищем Марьи-царевны. Именно сюда приносила она свои девичьи
печали и, вдали от чужих глаз, давала волю слезам. Да и то
дело, было от чего плакать: все подружки уж давным-давно
свадебки сыграли, а ей, ну просто беда, все никак не везет! И
ладно бы страхолюдиной была, аль убогой какой, так ведь нет же
- видная девка, ладная. Только вот кокетству совсем не
обучена. Как какого-нибудь царевича-королевича увидит, так
сразу же, как мак алый, краснеет. А язык, так и вовсе на корню
сохнет. От того-то и капали горькие слезы в темную воду,
разгоняя бестолково суетящихся водомерок.
Вдруг рядом что-то плеснуло и прямо перед Марьей-царевной
плюхнулась на камень большая зеленая лягушка. Царевна отпрянула
в испуге и едва не закричала от страха, она жуть как боялась
всю эту болотную живность. Но визг замер на устах, сменившись
изумлением: голову лягушки венчала изящная золотая корона.
Много раз слыхивала Марья-царевна про такие чудеса, да только
полагала, что все это просто байки для малых детишек. Ан нет!
Живая, скользкая и противная лягушка с царской короной сидела
прямо перед ней и не моргая смотрела прямо в лицо.
- Не ква-а-алнуйся, не съе-ем! - молвила лягушка
человеческим голосом.
Ошарашенная царевна переборов внутреннюю дрожь присела на
самый краешек валуна.
- А ты... заколдованная царевна?
- Кве-е-ет! Я заква-а-алдоква-а-анный царевич.
Сердце оборвалось, и кровь отлила от щек. Заколдованный
царевич! И если она поможет ему сбросить это мерзкое заклятие,
то... В жар кинуло Марью-царевну, и теперь уже ее лицо
пламенело, как закатное солнце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89