Лампа не способна была осветить огромный, с уходящими куда-то вверх сводами, каземат.— Здесь! — остановился Мишель подле разбитого ящика. — Только нужно будет обязательно сделать опись!Он наклонился и зачерпнул в горсть царские сокровища.— Огонь, ниже огонь!Заинтригованный офицер склонился ниже.— Ну, где сокровища? — спросил он.— Да вот же — вот! — поднял руки Мишель.Офицер опустил лампу ниже, к самым его ладоням.Взглянул...Пожал плечами...Хмыкнул...Не понимая его, не ожидая таких реакций, Мишель опустил взгляд, посмотрел на свои руки. Там что-то взблеснуло! Но не алмазы — нет. Какие-то стекляшки, напоминающие части разобранной люстры. Точно — не алмазы!Как же так?..Мишель присел, сунул руку в ящик, выгреб еще стекло и какие-то болты и еще гайки к ним, поднес их к глазам и разочарованно отшвырнул.В ящике были части люстры и ничего боле!.. Не было главного, того, что он искал, — лишь только никому не нужный стеклянный хлам! К которому он шел через аресты, «Кресты», расстрел, из-за которого его бил по голове и пытался утопить в Москве-реке Махмудка.— Дурак ты, братец! — вздохнул офицер. — Или умом тронулся!— Горохов!— Я, ваше благородь! — рявкнул в ответ Горохов.— Ты вот что — ты запри его, и больше меня сюда не зови! И огня ему не давай, а то он, не ровен час, еще чего-нибудь здесь подожжет.— Слушаюсь, ваше бродие!Дверь захлопнулась, и стало темно.Вернее, беспросветно!..Бух!Бух!..Ухала артиллерия. Большевики обстреливали Кремль. И всем уже было не до какого-то там сумасшедшего арестанта! С окраин в центр, отбивая кварталы, стягивались рабочие дружины и перешедшие на сторону большевиков солдаты 55-го и 85-го пехотных полков, на Николаевском вокзале спешно разгружался пятитысячный отряд балтийских матросов, присланный из Петрограда...Юнкера бились отчаянно, расстреливая последние патроны и поминутно бросаясь в штыки, но изменить что-либо они были уже не в силах! Еще день — и сопротивление «белых» было окончательно сломлено.Несколько юнкерских рот, оставаясь верными долгу и присяге и не желая складывать оружие, сопротивлялись до конца, будучи истребленными поголовно, до последнего человека. Но большинство, испытывая нехватку в боеприпасах и людях, сдались на милость победителя.К вечеру второго ноября был заключено перемирие, а третьего в час дня юнкеров и офицеров собрали там, откуда они начали свое выступление — в Александровском училище, где, заперев в классах, продержали несколько часов, решая их судьбу. Все готовились к худшему...Но их, взяв с них слово, что они не будут участвовать в контрреволюционной борьбе, отпустили восвояси. Всех!«Победивший пролетариат не поднял руки на обезоруженных, не мстил за расстрелянных в Кремле товарищей. Он доверил слову взятых: не поднимать руки на власть Советов!» — сообщили большевистские газеты.Пленники разбрелись кто куда.Кто-то отправился за границу.Кто-то примкнул к победителям.Большинство — подались на Дон, положив начало Добровольческой белой армии...Но всего этого Мишель не знал. Он так и сидел в казематах Арсенала, потеряв счет времени. Неудачный граф Монте-Кристо, скупой рыцарь, чахнущий над... разбитой люстрой...Так и сидел!.. Послесловие Звякнул засов.Распахнулась дверь.В глаза, ослепляя, ударил свет. Всего-то керосиновой лампы.— Есть здесь кто али нет? — спросил голос.В углу что-то зашевелилось. И из-за куч мусора встал человек.— Ой!.. В бога, в душу, в мать!.. Напугал черт! Ты кто такой, едрен-корень?!Мишель подошел ближе.Перед ним, в расстегнутом бушлате, отсвечивая в темноте полосками тельника, стоял матрос в бескозырке, с болтающейся на боку огромной деревянной кобурой.— Ты чего здесь? — удивленно спросил он. — Давай, выходи, братишка, революция у нас! Хана — эксплуататорам трудового народа! Свобода!..Мишель поднялся по ступенькам и вышел из подвала и из Арсенала. Зажмурился от дневного света и стоял так, боясь открыть глаза, наверное, пять или больше минут... Потом пошел к Боровицким воротам, через которые много, как ему казалось, недель назад сюда вошел...Он брел по московским улицам и переулкам: мимо него катили ощетинившиеся винтовками, обвешанные по бортам красными полотнищами автомобили, шли солдаты с красными лентами на папахах и рабочие и работницы с бантами на одежде.Эти — с красными. Те были — с белыми. Раскололись, разошлись — по цветам, по жизни... Всего-то в несколько дней...Встречные с подозрением поглядывали на заросшего, худого, помятого, странного господина, но потом, отведя глаза, бежали дальше.Куда теперь? — думал Мишель. Куда ему со своей бумажкой... И со своей судьбой?.. Полиция, в которой он служил, разогнана, временных министров, что поручили ему розыск сокровищ, нет! Никого нет и ничего!Все кончено. С Россией — все кончено! Кому теперь нужно какое-то там золото?! И он сам...У него и денег-то не осталось!..Мишель машинально сунул руку в карман, вытащил из него подписанное Керенским письмо, скомкал и отбросил. Но вместе с письмом на землю упал какой-то клочок бумажки.Он поднял его и узнал почерк Осипа Карловича.В записке был адрес, он знал чей — адрес Анны. Которой он хотел, да так и не смог помочь. И вряд ли теперь сможет... Раньше он был полицейским, был чиновником по особым поручениям Временного правительства — был кем-то. И был в состоянии что-то сделать. Теперь — ровным счетом ничего! Теперь ему самому требовалась опора.Так может ли, имеет ли право он брать кого-то под свое покровительство?Да, прав был ювелир, предупреждая его, что все катится в тартарары! Так и случилось. Именно так!..Мишель долго глядел на измятую бумажку, не зная, что с ней... что с собой делать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83