.. Но тут поставщик отчаянно и визгливо крикнул:— Вяжи его, Махмудка! Я тебе за него «катеньку» дам. Не полицейский это — злодей!«Катеньки» за такого хлыща было много, и дворник долго не раздумывал. Расставив крюками руки, он побежал на Мишеля, громко топая по половицам подкованными сапогами. Мишель, забыв про все преподанные ему японцем приемы, что было сил, пытаясь высвободиться, рванул на себя руки и вырвал даже, но выставить не успел — подоспевший Махмудка сграбастал его в охапку, лишая возможности сопротивляться, притянул к себе, дохнув в лицо чесноком, и стал, ломая, валить на пол. Татарин был на удивление крепок и жилист.— Не балуй, барин! — грозно предупредил он, когда Мишель попытался его пнуть.Но Мишель все же изловчился и ткнул его пяткой в колено. Татарин взвыл и ослабил хватку. Воспользовавшись мгновением, Мишель крутнулся, разворачиваясь к нему, чтобы захватить и, роняя, перебросить через себя, но тут что-то невозможно тяжелое и горячее обрушилось на его голову, вдребезги разбивая затылок.Наверное, это был золотой портсигар поставщика двора Его Величества.А может быть, «голубушка» Дарья Семеновна с чугунной сковородой...Мишель мгновенно утратил сознание и точно упал бы, кабы его, крепко прижав к себе, не держал дворник Махмудка, честно зарабатывавший свои сто рублей.Последнее, что успел сделать Мишель, это подумать: «Все!.. Конец!.. Прикончили убивцы!..» Глава 4 В Москве было как всегда холодно, мокро и противно. Похожая на туман водяная взвесь липла к лицу, оседая на волосах мелким бисером. Там, откуда прилетел «Боинг», было куда как лучше — там светило по-весеннему не жаркое еще солнце, дул теплый бриз, пахло морем, а по набережным гуляли дамы в легких вечерних платьях.Мужчина в странноватом в почти еще зимней Москве светлом костюме и белых штиблетах выглянул из люка самолета, зябко поведя плечами и недовольно морщась. Выходить из теплого и светлого салона в хмарь и морось не хотелось. Хотелось тут же улететь назад.— Было очень приятно провести с вами время, — сказал он на прощанье стюардессе. — Жаль, что мы так быстро прилетели.Но девушка в форме на его комплимент должным образом не отреагировала, наверное, потому, что помнила теплую тяжесть одноразового пакета.— Счастливого пути, — довольно сухо ответила она.Его никто не встречал, потому что он не сообщил, когда прилетает, так что добираться до места ему предстояло самостоятельно.Мишель-Герхард-фон-Штольц прошел на стоянку такси, где никаких такси не было, а были одни только «частники».— В центр едем, быстро, недорого! — зазывали они пассажиров на трех изучавшихся в СССР в школах иностранных языках.Мишель лишь на мгновение остановился, чтобы оглядеться, как его обступили со всех сторон, наметанным глазом угадав в нем выгодного клиента. Водители призывно заглядывали в глаза и бренчали ключами. Он выбрал того, кто показался ему приличней и который потянул его за рукав к машине.— Пардон... гуд... о'кей, — бормотал он на ходу. — Куда месье, сэру, герру, камраду надо?..— Арбат, — сказал Герхард-фон-Штольц понятное на всех языках слово.— Тухандред-цвайхундерд долларс, — назвал, глазом не моргнув, цену таксист.Штольц не торгуясь сел в машину, которая тут же, отсекая все сомнения и конкурентов, рванула с места.— Москва, дружба, водка, матрешка, икра, — широко улыбаясь, сказал таксист.Пассажир молчал.— Банк, хотель, фрау-леди-мадам? — продолжил таксист.Но пассажир на все это снова сказал «но-найн-нет».Ну и черт с ним, пусть ему же хуже, пусть свою Третьяковку смотрит!Возле станции метро «Смоленская» пассажир попросил остановиться, похлопав таксиста по плечу.Тот осадил на полном ходу, услужливо распахнув дверцу.Пассажир вытащил деньги. Рубли!— Ты чё? — возмутился оскорбленный в лучших своих чувствах таксист. — Мани-доллары-фунты-тугрики... Давай, падла, «бабки» гони! Тухандред-цвай-хундред долларс... Гуд?— А портмоне у тебя не слипнется? — на прекрасном, потому что родном, русском поинтересовался пассажир. И добавил кое-что еще на почитаемом в среде таксистов диалекте.— Ты чё, в натуре, наш? — поразился таксист.— Я — не ваш, я — сам по себе! — ответил пассажир.Таксист, в борьбе за тарифы, хотел было взяться за монтировку, но место было людное, а «иностранец» — под два метра роста и сразу видно, что не робкого десятка.— Ну мы еще встретимся! — пообещал таксист.— Непременно, — согласился пассажир, все еще пребывающий в прежнем своем образе. — На обратном пути, когда мне нужно будет ехать в аэропорт. Ваш сервис и цены приятно удивили меня. Гуд-бай-ауффидер-зейн-чао. Короче — адью камерад.Приехав на Арбат, по Арбату «иностранец» отчего-то гулять не стал, а зашел в первый же магазин, где принялся придирчиво выбирать себе одежду. У господина был отменный вкус, хотя и немного странный. Он снимал с вешалки отечественные пиджаки покроя семьдесят пятого года, мышиной расцветки, с похожими на блюдца пуговицами и шел в примерочную, где скидывал свой белый, от Версаче, костюм.Нет, плохо, не то — слишком ладно сидит, пожалуй, нужно взять на размер больше. И он брал пиджак на два размера больше, который болтался на нем, как на вешалке.Вот этот будет в самый раз.Он снял выбранный костюм и долго мял его, комкал и втирал в обшлага и воротник собранную на полу пыль, чтобы тот перестал быть как новенький.Теперь — хорошо! Теперь он стал более похож на усредненного россиянина. Еще обувку прикупить...В обувном отделе он выбрал и приобрел штиблеты «прощай молодость» и вышел из магазина совсем другим человеком. А та, иная, прошлая его жизнь легкое уместилась в один полиэтиленовый пакет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83