И ничего у него из того, что ране было, нет — ни дворцов, ни богатств, ни званий — только эта изба, рубаха нательна да крест...Это у кого, у Алексашки-то — у самого первого на Руси богатея?! А вот и врет колдун! Разве мыслимо, чтобы князь-кесарь всего, чего имеет, лишился? Такого богатства за триста лет не изжить!— Брешешь, старик! — грозит пальцем пьяный Меншиков. — У меня вот где все! — и пальцы, что есть сил, в кулак жмет.— А ну, теперь этого! — хохочет Петр, другого собутыльника к колдуну взашей толкая.Колдун смотрит ладонь, глаза закатывает и вещает:— Вижу топор и плаху. А под плахой той голова в крови плавает...— Чур тебя! — машется крестом испуганный пьяница...И довольный его испугом, Петр смеется. И все, вторя ему, смеются!— Ага, вот ты где... Густав, друг разлюбезный! — кричит Петр, выволакивая из пьяной, жмущейся к стенам толпы, Густава Фирлефанца. — А поди-ка ты сюда! Скажи, кто он такой есть и чего с ним будет?Долго колдун пальцем по ладони Густава водил, шептал что-то и свои бельма за веки заворачивал.— Ну, чего тянешь — говори!Кивнул колдун и молвил:— Вижу комнату, полну злата и каменьев самоцветных, а в комнате той человеце, по наружности иноземец, хотя в платье русском...А ведь верно, так и есть!И враз напряглись все, друг на дружку озираясь. А ну как не лжет старец, ну — как будущее доподлинно знает?!И даже Петр присмирел, посуровел, перестал веселиться.— Верно, — кивает, — чего еще скажешь?— Вижу, — молвит колдун, — что человеце этому нет прока от тех богатств, а только беды одни. Ему беды и сыну его, плоть от плоти рожденному, и внукам его, и правнукам до девятого колена! Всем от того злата великие несчастья и муки принимать...И смолк.Стоит Густав ни жив ни мертв, и ладонь его в руке колдуна трясется — ходуном ходит!И Петр помрачнел.И все уже видят, что кончилось веселье, что осерчал царь Петр, в гнев впал. И уж бочком-бочком, а кто задом пятятся к выходу.— Чего каркаешь, старик?! — грозно спрашивает Петр. — Знать, верно ты злодей?!И свою руку ему сует.— Скажи-ка теперь, что со мной будет! Да не соври смотри!— Вижу я, — сказал старец, — постель, в постели человеце лежит, в жару мечется, кончается... От роду ему пятьдесят три с малым годка...— Ах ты, шельмец! — злобно перебил колдуна Петр, руку выдернув. — Чего ж так мало мне отпустил? Или пугаешь, бестия?! Кто тебя на такие слова надоумил?..Пошло лицо Петра судорогами, задергалось, исказилось гримасой, глазищи из орбит вон полезли — верный признак надвигающейся бури.Приказал коротко:— А ну — бить его, пока не скажет! Или пока душа из него не выйдет вон!И сам же первый ударил наотмашь, кулаком в лицо, роняя старца на камень и топоча его сверху ножищами.И уж никакое это не веселье, а самый — страх!Тонко, как сурок, свистнул плетенный из кожи, вымоченный в соляном растворе, кнут. Упал на колдуна, перерубая его поперек спины. Бугром вздулась под ним и, аки нарыв, лопнула кожа, брызнув во все стороны кровью.Вздрогнул, страшно вскрикнул старец.— Бей! — яростно крикнул Петр. — Туда же бей!И вновь взлетел и точно туда же, в свежую кровавую рану, ударил кнут, рубя уже не кожу, но плоть, так что ошметки мяса кругом полетели.— Еще бей!.. Еще!!..Десяти ударов хватило, чтобы старец тот дух испустил. Вскрикнул, дернулся и затих.Петр, жадно за пыткой наблюдавший, на ноги вскочил и мертвое уже тело несколько раз пнул. Пнул да сказал:— Не хоронить его, злодея, собакам скормить!Развернулся и из пытошной вон вышел!И все вышли. И уж не пировать отправились, а по домам. И все-то трезвые, хотя до того чуть не по ведру вина выхлебали.Вона как все обернулось!Начиналось шутейством да озорством, а завершилось-то невесело!.. Глава 30 Пари есть пари! И тот, кто его заключал и проиграл, должен платить! Тому — кто сорвал куш! Особенно если он не просто так, а — джентльмен.Мишель-Герхард-фон-Штольц был джентльменом. Причем везучим, потому что обычно всегда выигрывай. Но на этот раз — нет! На этот раз выиграли милиционеры.Три с расквашенными рожами грабителя стояли рядком в отделении, пряча глаза и хлюпая разбитыми носами.— Вы узнаете их? — спросили милиционеры.А черт их знает!.. Хулиганы, особенно на свету, в особенности после того, как побывали в руках милиции, все кажутся на одно лицо.— Да, узнаю, — ответил Мишель-Герхард-фон-Штольц.В конце концов, не все ли равно!..Впрочем, на этот раз он, кажется, не ошибся.— Посмотрите, это ваши вещи?Это были его вещи — зажигалка, портмоне и часы. Правда, в портмоне недоставало ровно половины бывших там денег. Даже непонятно, где преступники за эти несколько, между ограблением и задержанием, минут успели их потратить.— Да, спасибо, мои.— Гапоненко!— Я, товарищ лейтенант!— Давай, оформляй задержание...— Не надо никакого задержания, — мягко сказал Мишель-Герхард-фон-Штольц. — Вещи возвращены в целости и сохранности, милиция сработала, как всегда, превосходно, все очень хорошо, никаких претензий у меня нет.— Но вы же говорили — они вас побили! — напомнил милиционер.— Совсем чуть-чуть, — улыбнулся потерпевший.Задержанные грабители с удивлением косились на побитого ими гражданина, который теперь их выгораживал перед ментами!— Значит, все в порядке? — еще раз уточнил лейтенант.— В совершеннейшем!— Ну, как хотите, — развел он руками. — Гапоненко!— Я!— Ты это — ничего не оформляй. Дай им как следует... И — на все четыре стороны.На этот раз грабители не имели ничего против того, чтобы им как следует дали. Потому что хоть так, хоть так — все равно дадут, но так — один раз, а если здесь остаться, то не один и каждый день!Мишель-Герхард-фон-Штольц ждал своих обидчиков подле отделения. Он заметил, как они, гуськом, вышли на крыльцо и, быстро ускоряясь, побежали к ближайшему, за которым можно было скрыться, углу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83