Ничего не понятно!Вошли в шикарную приемную, где в креслах скучало несколько просителей.— Подождите минуточку! — сказал господин, прошел вперед и скрылся за еще одной дверью, оставив Мишеля одного!Просители удивленно поглядывали на странного, неопрятного, в несвежем платье, посетителя, торчащего посредине приемной. Раньше ничего такого решительно не могло бы случиться, а теперь, как видно, все, что угодно!Мишель чувствовал себя отвратительно, не зная, что делать и куда девать руки — не решаясь сесть на дорогие кожаные диваны и не имея возможности никуда уйти! Он стоял ровно там, где его оставили, как и положено арестанту!Через несколько минут господин вышел из-за двери, поманив его к себе.— Прошу вас! — сказал он, отступая в сторону.Просители и вовсе растерялись. Они тут не один час высиживают, будучи весьма важными особами, а какого-то непонятного — немытого и нечасаного господина — вперед них без всякой очереди пропускают! Что за чертовщина нынче царит в министерствах!..Высокая, в два человеческих роста, дверь закрылась.Мишель оказался на пороге просторного кабинета.После крохотной камеры-одиночки здесь все казалось огромным — уходящие в бесконечность стены, высоченные потолки, широкие, в полстены, окна... Все это давило на него!.. Не там, не в «Крестах», именно здесь Мишель осознал себя по-настоящему арестантом, поняв, насколько за эти месяцы он свыкся с тюремной обстановкой и бытом. В нормальном помещении он чувствовал себя неуютно, теряясь от обилия воздуха и света.И в этом просторе, оглушенный и подавленный, он не сразу заметил стол и сидящего за ним, быстро проглядывающего какие-то бумаги, человека.— Проходите, — не глядя, кивнул ему человек за столом.Мишель подошел и встал. И стоял. Вновь ненавидя себя за то, что в него так глубоко въелись арестантские привычки. Потому что кивок, по-видимому, был приглашением присесть в просторное, вблизи стола, кресло. В которое раньше он бы тут же, не задумываясь, плюхнулся. А теперь он этого жеста даже не понял, а поняв, все равно не решился сесть!Каким же рабом он стал! И что тогда случается с людьми, которые провели в тюрьме или на каторге пять или десять лет?!Он уже было хотел, перебарывая себя, подойти к креслу, но тут человек за столом, заметив странную, непонятную ему нерешительность посетителя, удивленно взглянул на него.— Присаживайтесь, прошу вас! — указал он на кресло.На этот раз Мишель сел.— Господин Фирфанцев, если я не ошибаюсь?— Да, — привычно кивнул Мишель.— Михаил Иванович, — в свою очередь представился человек за столом. — Терещенко. Министр финансов.Вот так-так!..Министр был молод, щеголеват и уверен в себе. Он был из нового, вознесенного к вершинам власти, поколения российских политиков. Сахарозаводчик, миллионер, жуир... Ничего в нем не было от прежних величавых, с бородами и пышными бакенбардами, в шитых золотом парадных мундирах, чиновников, от одного вида которых у подчиненных в зобу дыхание спирало!— Вы, кажется, сударь, служили в полиции? — поинтересовался министр.— Служил-с, — кивнул Мишель. И, сам себя за это ненавидя, на всякий случай уточнил: — В уголовном сыске.Только зря он это сказал, потому что видно было, что министру совершенно безынтересно, где и в каком качестве служил Мишель, что не для того он его к себе пригласил, чтобы вести беседы личного характера, а зачем-то совсем иным...Но зачем?..— Это вы изволили написать? — нашел он в ворохе бумаг и показал какой-то исписанный мелким, каллиграфическим почерком, лист.Это было прошение Мишеля — одно из многих.— Да, — кивнул он.— Вы, кажется, вели расследование по делу хищения ценностей, принадлежащих царской фамилии?Это так?— Совершенно верно, — подтвердил Мишель.— Вот здесь вы утверждаете, — Терещенко быстро нашел нужное место и отчеркнул ногтем заинтересовавшую его фразу, — что общая стоимость всех содержащихся в восьми ящиках драгоценностей может составлять что-то порядка миллиарда золотых рублей?..— Это не я утверждаю, — поправил его Мишель. — Это сообщают свидетели по делу.— Миллиард? — недоверчиво приподнял министр одну бровь.Миллиард — это большие деньги. На них можно сформировать и вооружить целую армию, которую бросить в прожорливую мясорубку германского фронта.Новый министр, хоть и принадлежал к новой, демократической волне, был прагматиком, умеющим считать деньги и из всего, к чему только ни прикасался, извлекать выгоду.— Где теперь могут находиться эти ценности? — спросил Терещенко.— По последним сведениям, в Москве, в Кремле, в подвалах Арсенала.Министр финансов о чем-то напряженно задумался, быстро барабаня по зеленому сукну стола пальцами.— Вот что, милостивый государь, вы ведь теперь, кажется, свободны?..— Совершенно, если считать свободой камеру-одиночку в «Крестах», — грустно усмехнулся Мишель.— Ах это!.. — досадливо поморщился министр. — Об этом можете не беспокоиться. Я нынче же похлопочу о вас перед министром внутренних дел, и, думаю, не далее как через неделю ваш вопрос будет решен в положительную для вас сторону. В свою очередь, я бы попросил вас изложить письменно все подробности расследуемого вами дела — все, что только вам относительно него известно.Мишель согласно кивнул.Арестанты министрам не отказывают.— Благодарю вас! — довольно сухо кивнул Терещенко, трогая кнопку электрического звонка.Где-то глухо задребезжало, и сей момент в кабинет, бесшумно растворив дверь, вошел тот самый, что сюда Мишеля привел, господин.— Проводите, — кивнул министр в сторону примостившегося на самом краешке кресла посетителя.И тут же, без малейшей паузы, занялся своими делами, вновь углубившись в какую-то бумагу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83