Встал, широко расставив ноги, весело глянул на толпу и на Петра, поплевал на ладони и, озорно подмигнув — мол, знай наших! — ловко, словно всю жизнь головы от тел отделял, — рубанул по шее...На помосте без голов шевелились, дергались десятки тел, из обезглавленных шей которых разбрызгивалась во все стороны кровь и, просачиваясь сквозь щели на землю, сливалась в ручейки, которые устремлялись под ноги толпы.— Следующих, следующих давай!Новая партия стрельцов взошла на помост, соскальзывая с липкого от крови настила, подошла к колодам, сложила на них, на зарубы, на кровь предыдущих жертв, буйны головы.Новых высокородных палачей, поддерживая их под руки и направляя, втащили наверх, подвели к плахам, всучили в руки окровавленные топоры.— Руби!..Взмах!..Сверкнуло падающее железо.Ахнула толпа!..Застучали дробно, покатились, гримасничая в агонии, отделенные от туловищ головы.Завыли покалеченные неловкими ударами стрельцы.И вновь отличился Алексашка, лихо подскочив и враз смахнув недорубленные головы.Кто-то из бояр, не выдержав, потерял сознание, со всего маха грохнувшись на помост, поперек тела казненного стрельца, лицом в лужу крови.Его подняли, подхватили и бесчувственного сволокли вниз.Но это был еще не конец...— Давай других!Последнюю партию стрельцов погнали к плахам.И снова все повторилось: взмах топоров, стук голов, крики...И по ногам толпы уже не ручьями, уже реками, чавкая под подошвами и прилипая к ним, текла алая, парящая на морозе, кровь!..«Кошмар, кошмар... куда я попал?!» — испуганно думал Густав Фирлефанц. Зачем он приехал сюда, в эту страшную, дикую, варварскую страну, где разом рубят по триста голов! Зачем не остался в своей милой и уютной Голландии?..Зачем?!!Всё!.. Последняя голова последнего казненного стрельца скатилась с помоста. Солдаты, отыскивая раскатившиеся головы, выдергивая их из-под ног толпы и поднимая за волосы, стали стаскивать в кучу, бросая друг на дружку. Головы стукались, скатывались и отлетали в стороны. Их снова поднимали и бросали в кучу или просто подпинывали туда ногами...Потом, позже, их насадят на колья и выставят для всеобщего обозрения где-нибудь в людном месте. Для пущего страха. И в назидание русскому народу, чтобы впредь никому неповадно было бунт чинить!Да, зря он сюда приехал...Наверное, все-таки зря!.. Глава 9 Сознание возвращалось долго и неохотно. Оно словно раздумывало — а стоит ли возвращаться в тот мир, где с ним обошлись так неласково? Или лучше сразу перейти в иной. Но человек цеплялся за жизнь, не желая уходить окончательно. И человек перетянул.Он почувствовал боль в голове и понял, что жив.И вспомнил все!Вспомнил, что незваным гостем заявился в дом, где его приняли неласково, шандарахнув по темечку чем-то железным и тяжелым! Так, что чуть череп надвое не раскроили, как скорлупу грецкого ореха.Он все вспомнил и открыл глаза.Открыл, но все равно почти ничего не увидел.Он лежал на полу, на животе, зарывшись лицом в ворс ковра. Ковер простирался во все стороны как безбрежный океан и отчаянно пах пылью. Куда он уходит и чем заканчивается, увидеть было невозможно, так как он заканчивался где-то там, за недоступным взору горизонтом. Недалеко, подобно одинокому утесу, погруженные в ворс ковра, как в пену прибоя, стояли сапоги. Тоже уходящие куда-то вверх, в бесконечность. А он в этом пейзаже, похоже, был кораблем, получившим пробоину, давшим течь и теперь стремительно шедшим ко дну.И ведь так и было! Он действительно тонул, погружаясь в ворс, как в воду, задыхаясь от заполнявшего рот и нос густого, как щетина, ворса.Он стал тонуть, стал задыхаться и... чихнул.Носки сапогов-утесов медленно развернулись в его сторону.— Ага, жив, очухался! — сказал далекий голос. — Подыми-ка его, Махмудка!Сапоги придвинулись вплотную, и неведомая, но могучая сила рванула, вскинула его вверх, выдирая из зыбучих объятий ворса.Горизонт стремительно расширился, раздвинувшись вдаль и вширь, и из океанской безбрежности ковра вынырнули, как новые материки и острова, дубовый письменный стол, кресло и стеклянные шкафы с золотыми корешками книг.И еще на столе, подобно вынесенным на берег обломкам кораблекрушения, он заметил свой шестизарядный револьвер, полицейский жетон и вытащенные из внутреннего кармана бумаги, кои перебирал давешний господин в кальсонах и халате, который теперь был в дорожном сюртуке и нацепленном на нос пенсне.— Очнулись? — притворно-радостно произнес господин. — Очень, очень рад-с... С вами познакомиться! Господин... Мишель Фирлефанцев, — прочел, поднеся к глазам бумаги. — Кажется, так? Вы уж простите великодушно, что я вам руки не подаю, но сами понимаете...Мишель все прекрасно понимал. И тоже руки подавать не собирался. Потому что они были завернуты у него за спину и скручены крест-накрест веревкой.Господин в сюртуке отложил его документы в сторону, вытащил из нагрудного кармана большие золотые часы, откинул крышку и нетерпеливо, развернув к свету, взглянул на циферблат.— Да-с... — вздохнул он. — Времени у нас мало, поэтому я вынужден сразу перейти к делу-с. Позвольте полюбопытствовать, чему обязан вашим визитом?Мишелю сильно захотелось сказать, что он ошибся дверью, домом или даже улицей, но только вряд ли эта уловка его спасет. И поэтому он просто промолчал.— Не желаете-с отвечать? — выждав с полминуты, спросил господин. — Ваше право-с... Но только если бы мы с вами сейчас договорились, то разошлись бы миром. С немалой, смею заверить, для вас пользой.И снова замолчал, выжидая.Но Мишель опять промолчал.— Нда... Очень, очень жаль... Атак, милостивый государь, ума не приложу, что с вами делать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83