Надзиратель, который совсем не прочь был стать начальником тюрьмы, почесал в затылке и миролюбиво сказал:— Ну тогда ладно, я пойду, что ли, покараулю. Но только вы, господа политические, все ж таки потише!— Ступай, ступай, голубчик. Мы тебя не забудем!— Премного благодарен...И как только надзиратель вышел, вежливо прикрыв за собой дверь, вся камера взорвалась дружным смехом, так, что аж до слез, до колик!Веселую компанию составили большевики!..— А вы почему молчите? — вдруг толкнул Мишеля в бок локтем сосед в смешном пенсне на носу.— А мне, собственно, нечего сказать, — смущенно пожал плечами Мишель.— Но вы за выступление?— Не знаю, — честно признался Мишель.— А вы, простите, к какой партии принадлежите? — поинтересовался у него другой, притиснутый к нему сосед.— Никакой. Я в партиях не состою.— Так, батенька, нельзя! — пожурил его сосед в пенсне. — Нынче Петроград захлестнул революционный поток и, того и гляди, всю страну затопит! Посреди никак невозможно — утопнете. Надо обязательно к какому-нибудь берегу прибиваться.— Что там у вас, Анатолий Васильевич? — вдруг, привлекая всеобщее внимание, обратился к соседу Мишеля Троцкий.И все разом повернулись к ним.— Да вот, товарищ все никак определиться в своих политических пристрастиях не может!— А, так это вы?.. — обрадовался Троцкий. — Вы с ним поосторожней, товарищ Луначарский, вы не глядите, что он такой скромный, он меня так в шахматы разуделал!..— Так вы в шахматы играете? — оживился Луначарский.— Ну не так, чтобы... — засмущался Мишель. Хотя на самом деле играл неплохо, по крайней мере, лучше всех в своем сыскном отделении.— Это он скромничает, — сказал Троцкий. — Раза выиграть мне не дал!— Тогда, будьте любезны, зарезервировать за мной партейку, — попросил Луначарский. — Буду крайне вам признателен!Мишель кивнул.— И за мной тоже, — крикнул еще один революционер, тот, что сидел на корточках напротив. И представился: — Антонов-Овсеенко. Вы уж меня запомните, голубчик...— Э-э нет, батенька, так не честно, только после меня! — возмутился Луначарский. — Я первый!..Вновь поднялся галдеж, из которого тут же составился шахматный турнир. И сразу же доска нашлась, и все с интересом обступили первую пару игроков. Каждый ход бурно обсуждался.— Товарищи, товарищи, ну нельзя же так! — кричал, отпихиваясь от наседавших со всех сторон болельщиков, Луначарский. — Так невозможно играть!Но его не слушали, налезая на самую доску.Он быстро продул свою партию, уступив место следующему, наверное, более сильному игроку.— Каменев Лев Борисович, — представился тот, протягивая Мишелю руку.— Мишель Фирфанцев.— Где изволите служить? — так, между делом, спросил Каменев, расставляя фигуры.— В полиции. В сыскном отделении, — машинально ответил Мишель, устанавливая последнюю пешку.И тут же наступила гробовая тишина.И Мишель почувствовал, как подле него совершенно ощутимо сгустилась и наэлектризовалась атмосфера. И как обступившие доску болельщики подались назад, а многие так и вовсе в сторонку отошли.Никто не знал, как реагировать на его сообщение.— Вот так дела! — присвистнул кто-то.«Ну все — сейчас растерзают», — печально подумал Мишель.Но растерзать, может, и собирались, да не успели, потому что обстановку разрядил Троцкий.— Кто?.. Полицейский?.. Из охранного? — крикнул он поверх голов. — Вот так славно! Раньше они нас по тюрьмам да каторгам гоняли, а нынче с нами в одной камере сидят! Да еще в шахматы нас обдирают! — и весело, как-то совсем по-детски, засмеялся.И тогда уж все засмеялись.— Я не гонял, — попытался, совершенно стушевавшись, объясниться Мишель. — Я не по вашей части, я по уголовной. По ворам и душегубам.Но его никто не слушал — все опять веселились!— Давай, Лев Борисович, не осрамись перед царским держимордой!..Мишель обыграл всех.А уж по ходу игры во всем разобрались.— Вы, батенька, зря так своими должностями козыряете, — сказали ему. — Солдатики, случись они здесь, могли бы, прежде чем разобраться, стрельнуть вас за милую душу. Потому как настрадался народ от вашего брата, жандарма!..— А за что вас, собственно, сюда посадили? — спросили его из задних рядов.— Ума не приложу! — честно признался Мишель. — Никакой вины я за собой не знаю. О чем пишу прошения, да только, видно, они до адресатов не доходят.— Не просить надобно — требовать! — наставительно сказал Троцкий. — А хотите — ваше письмо хоть до самого премьера дойдет?Все заинтригованно замолчали.— А что?.. Вот мы его возьмем, да прямо сейчас и здесь всей нашей фракцией подпишем! — озорно предложил Троцкий.— Верно! — поддержал кто-то. — Пусть увидят, что мы выше личных обид и что хоть даже за полицейского, когда он честный и от временщиков пострадал, ходатайствовать можем!И тут же все, смеясь и предлагая формулировки, принялись составлять письмо.Составили. И подписали. Почти все, кроме нескольких воздержавшихся.Вот как странно все обернулось — за бывшего полицейского каторжане заступились! Да как удачно-то! Потому что месяца не прошло, как зачастили к Мишелю следователи. Да не похожие на гимназистов, без году неделя, милиционеры, а представительные на вид чины. И уж не о том, как он революционеров преследовал, спрашивали, а все больше о его связях с большевиками!А еще чуть позже явился за ним в камеру караул из трех солдат и офицера.Брякнул запор, и вот они стоят в дверях, переминаясь с ноги на ногу и оружием бряцая.— Фирфанцев?— Я...— На выход!— Куда? — спросил, драивший песком миску, Мишель.Но офицер его ответом не удостоил.— Побыстрее прошу!— С вещами?— Как вам будет угодно!..Мишель собрался в одну минуту. И вышел в коридор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83