Он довольно часто бывал здесь, снабжая двор ювелирными изделиями.— Садись! — показал Петр на вырезанный им на токарном станке и собственноручно сколоченный стул. На довольно-таки неказистый стул, которым все, садясь на него, должны были непременно восхищаться.Густав Фирлефанц присел.— Вызвал тебя, любезный друг, по делу! — сказал царь Петр. — Скажи, много ли во Дворах Европейских золотых да бриллиантовых украшений?— Немало, — уклончиво ответил Густав.— И как сии бесценные богатства хранятся?В деревянных коробочках, обитых шелком, на специальных бархатных подушечках, хотел было ответить Густав, да вовремя сообразил, что совсем не о том его русский царь спрашивает. О другом.— Всяко, — ответил ювелир. — Где в шкатулках да сундуках, под замками, а где — в особых комнатах, кои безотрывно, глаз не сомкнув, охраняют вооруженные ружьями да саблями солдаты.— Похвально! — кивнул Петр, одобряя предусмотрительность европейских монархов, которые, как видно, не доверяют дворцовой прислуге. Вот так-то и надобно! — Золотую табакерку с каменьями, что ты для меня в городе Амстердаме делал, небось помнишь?— Как не помнить, Гер Питер! — почтительно склонил голову Густав.— Так нет ее! Украли подлецы! — хряснул Петр кулаком по столу так, что столешню чуть надвое не раскроил, а язычки пламени в свечах дрогнули, заколебавшись тенями на стенах.— Где же? — ахнул Густав.— Прямо здесь, во дворце, и украли! Не иначе из тумбочки злодеи вынули, а то и прямо из кармана! Кругом воруют, черти! Без пригляда — все растащат!— Не печалься так, Гер Питер, я другую сделаю, такую же, — предложил свои услуги ювелир, с облегчением поняв, зачем его в столь поздний час доставили с конвоем во дворец.Табакерки ладить — чай не на дыбе висеть!— Сделаешь, сделаешь... — махнул рукой Петр. — Краше прежней сделаешь, знаю — ты в своем деле мастак. Тока я тебя, любезный друг, вовсе не для того призвал!А для чего ж?! — вновь похолодел ювелир.— Хочу я в государстве нашем, как при иных дворах, особую службу учредить, которая все каменья перечтет, все украшения перевесит и в особый реестр внесет. И хочу на ту службу тебя поставить! Зело знаю тебя как человека в камнях и золоте понимающего и, не в пример иным, совестливого!Хотел Густав бухнуться в ноги царю, не в благодарность, а чтобы умолить его отказаться от своего выбора. Знал Густав, догадывался — от такой должности добра не жди!Но только разве Петра уговоришь?Если он чего задумал — его с того силком не своротить!Крутой нрав русского царя всяк знает! Не терпит Гер Питер отказов! Ни в чем и ни от кого! Дам и девиц, кои в анатомическом театре от протухших покойников нос воротили, заставил из живота разрезанного мертвеца употребленную им при жизни водку хлебать, да не бокалом, а как есть, языком, подобно тому, как собаки лакают! А мог, осерчав, и вовсе прибить, как многих прибивал. Как сынка своего родного.Под большим секретом показывал Густаву его приятель, обрусевший немецкий аптекарь Георг Штраббе, ведерную спиртовую банку, в которой плавала, глаза и рот раскрывши, отрубленная голова царевой полюбовницы, которую тот в неверности заподозрил. Заподозрил только!.. И сам же, собственной своей рукой, смахнул ей головенку с плеч долой, в банку сунул и сопернику отослал!Как такому возражать?..Поклонился Густав своему венценосному благодетелю.— Спасибо, Гер Питер.— На-ка вот! — протянул Петр скрепленный сургучной печатью свиток. — Прочти.Густав развернул свиток, подставил под свечу. Прочел:«Божьей милостью, мы Петр Первый, Император и Самодержец Всероссийский, сегодня одиннадцатого, месяца декабря 1719 года, повелеваем учредить при Камер-коллегии особую канцелярию, дабы восстановить надлежащий, в хранении государству прилежащих вещей, порядок, премного заботясь об их сохранности, пользе и прибытке...»А все-то из-за выкраденной из царского кармана табакерки!..— Денег тебе дам, отряжу людей посмышленей, — пообещал Петр. — Сие дело государственное и наипервейшее! На тебя теперь вся моя надежа!..Сказал царь Петр и сграбастал, обнял, крепко поцеловав Густава в самые уста.— Ступай уже!..И тут же, словно сама собой, растворилась дверь, и давешний офицер со шпагой, держа перед собой горящую свечу, быстро повел его по темным, гулким залам к выходу.Вот и все, вот и угодил, как петух в ощип, грустил про себя Густав Фирлефанц. Теперь добра не жди. Теперь точно на дыбе висеть!.. Глава 25 В участке было пустынно — никто не ходил, дверями не хлопал, не жались по стенам просители, не носились стремглав туда-сюда со стопками исписанных бумаг нижние чины, не скользили тенями тайные агенты, жандармы не таскали упирающихся злодеев, погоняя их ударами шашек плашмя чуть пониже спины.Жизнь в сыскном отделении после февральского переворота замерла. Из разбитых, наскоро зашитых досками окон первого этажа тянули сквозняки. Несколько разгромленных и разграбленных толпой кабинетов были заколочены.Разор... Некогда хорошо налаженная «государева служба» рассыпалась почти в прах. Кого-то в первые дни волнений лишили жизни пьяные толпы бунтовщиков, кого-то призвали к ответу новые, временные правители России, рассовав, до времени, по кутузкам, кто-то, испугавшись, сам поспешил уйти и скрыться, кто-то выжидал, рапортов об отставке не подавая, но и на службе не появляясь.Но были и такие, кто продолжал служить, поверив в заявление нового министра внутренних дел князя Львова, что в грядущих реформах не должны пострадать честные, не запятнавшие себя политическими преследованиями, полицейские уголовных сыскных отделений.Впрочем, что будет дальше, доподлинно никто не знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83