Ребенок плакал тихо и безнадежно, словно ничто не могло его успокоить. Лицо фрау Заундерс было бледным и измученным, а обычно аккуратно убранные волосы свисали длинными прядями.Он стоял в дверях и ждал, что она скажет, но увидел лишь ее испуганный взгляд.— Как она? — спросил он.— Она в госпитале, — ответила фрау Заундерс.— Знаю. Как она?Фрау Заундерс не ответила. Она перестала катать коляску и закрыла лицо руками. Ребенок заплакал громче. Фрау Заундерс начала тихо раскачиваться.— Как же она кричала! — прошептала она. — О, как же она кричала!Моска молчал.— Она упала с лестницы и так кричала! — плача сказала фрау Заундерс.Она опустила руки, точно не могла больше скрывать своего горя, и начала катать коляску взад-вперед. Ребенок замолк. Фрау Заундерс взглянула на Моску, все еще стоящего в дверях.— Она умерла. Она умерла вчера вечером.Я ждала вас.Она увидела, что Моска все еще чего-то ждет, точно она ему еще не все сказала.А у него все онемело внутри, как будто его вдруг поместили в тонкую хрупкую оболочку, защищающую от боли и света. Он снова услышал слова фрау Заундерс: «Она умерла вчера вечером» — и поверил ей, хотя и не мог принять эти слова за правду. Он вышел из дома и окунулся во мрак улицы. Добравшись до госпиталя, он двинулся вдоль длинного железного забора и так дошел до главных ворот.Моска направился к административному зданию. За стойкой круглосуточного дежурного сидела монахиня в огромной белой шляпе. На стуле у стены он заметил Эдди Кэссина.Эдди встал и замер. Он кивнул монахине. Та сделала Моске знак, чтобы он шел за ней.Моска последовал за широкополой шляпой по длинным безмолвным коридорам. В тиши он слышал беспокойное дыхание спящих. В конце коридора они прошли мимо одетых в черное женщин, которые, преклонив колени, драили кафельный пол.Они свернули в другой коридор. Монахиня открыла дверь в небольшую комнату, куда он зашел за ней. Она отошла в сторону.Моска сделал шаг вперед и в углу, на белой подушке увидел лицо Геллы. Ее тело было покрыто белой простыней, доходящей до подбородка. Он не смог ее рассмотреть и подошел ближе.Глаза были закрыты, опухоль на щеке исчезла, словно жизнь и болезнь одновременно покинули ее тело. Губы были бледными, почти белыми. В лице не было ни кровинки, кожа расправилась — она казалась ему помолодевшей, но лицо было невыразительным и пустым, а большие впадины вокруг закрытых глаз делали ее похожей на слепую.Моска сделал еще шаг вперед, встал вровень с кроватью и заметил, что на подоконнике занавешенного окна стоит ваза с белыми цветами. Он стал смотреть на Геллу и растерялся, поняв только теперь, что ему придется принять факт ее смерти, но не зная, что же делать. Он видел смерть в куда более жестоких проявлениях, но теперь, когда смерть предстала перед ним в ином облачении, когда впервые в жизни он видел человека, которого когда-то целовал и обнимал и который теперь уже его не слышит и не видит, он почувствовал отвращение к этому мертвому существу. Он протянул руку, дотронулся до слепых глаз, до холодного лица и положил ладонь на холодную простыню, покрывающую ее тело. Раздался странный хрустящий звук, и он чуть-чуть сдвинул простыню вниз.Ее тело было обернуто в плотную упаковочную бумагу, и Моска заметил, что под бумагой она нагая. Монахиня за его спиной зашептала:— Многие так нуждаются в одежде.Он снова укрыл труп простыней и понял, что надежно защищен от горя непробиваемой броней, приобретенной им за годы войны: воспоминания об этих ужасных годах теперь были его щитом.«Что же, — думал он, — разве я не найду платья, в котором ее можно похоронить? Конечно, я это сделаю». И вдруг сотни тысяч врагов засуетились у него в крови, застучали в висках, в горле встал ком, гигантская рука сдавила сердце, и свет померк в глазах. И, не помня себя, он бросился вон из этой комнаты и в следующий момент уже стоял в коридоре, держась за стену.Монахиня терпеливо ждала, пока он придет в себя. Наконец Моска проговорил:— Я принесу ей нормальную одежду, оденьте ее, я вас прошу.Монахиня кивнула в знак согласия.Он вышел за ворота госпиталя и пошел вдоль забора. Хотя в голове у него все еще мутилось, он увидел приближающийся трамвай и спешащих людей. Комендантский час кончился. Он старался сворачивать в пустынные улицы, но не успевал он пройти и нескольких шагов, как словно из-под земли возникали люди. Потом из-за холмов над горизонтом встало холодное зимнее солнце, и бледный рассвет озарил землю. Он уже оказался на окраине города. Впереди виднелись луга. Было очень холодно. Моска остановился.Теперь он со всем смирился и даже не удивлялся, как все ужасно сложилось. В душе у него остались лишь усталость и безнадежность, а где-то глубоко-глубоко таилась постыдная вина.Он стал думать, что ему теперь надо делать: принести коричневое платье в госпиталь — в нем похоронят Геллу. Потом организовать похороны.Эдди поможет: сделает все, что надо. Он пошел обратно и тут почувствовал что-то тяжелое на плече. Оказывается, он нес свою голубую спортивную сумку! Он страшно устал, идти ему было далеко — и он бросил ее в глубокую влажную траву. Потом поднял глаза к мерзлому утреннему солнцу и зашагал в город. Глава 23 Небольшой кортеж выехал из железных ворот госпиталя и потянулся в город. Серый утренний свет набросил на городские руины призрачную дымку.Впереди ехала санитарная машина с гробом Геллы. За ней медленно полз джип, открытый всем ветрам. На переднем сиденье Эдди и Моска съежились, укрываясь от ветра. Фрау Заундерс на заднем сиденье плотно укуталась в коричневое армейское одеяло, тая от окружающего мира свою печаль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87