Ярость приводила его теперь в уныние.— Мне пора, — сказал он. — У меня скоро урок. — Он попрощался с Гордоном и Энн. — Позвольте пожелать вам приятного путешествия в Америку и всего вам хорошего. Мне было очень приятно с вами общаться.Гордон проводил его до двери и радушно сказал:— Надеюсь, вы не забудете писать нам, профессор. Я буду ждать ваших сообщений о том, что происходит в Германии.Профессор склонил голову:— Конечно, конечно.Он уже твердо решил не поддерживать никаких контактов с Гордоном Миддлтоном. Любая связь с коммунистом, даже таким безвредным, может в будущем принести ему немало непредсказуемых несчастий.— Подождите, подождите! — Гордон вернулся с профессором обратно в комнату. — Лео, я только что вспомнил, что профессор в конце недели собирается в Нюрнберг. Вы можете его подвезти или это не разрешено вашей организацией?— Нет-нет, не стоит! — воскликнул профессор в сильном волнении. — В этом нет никакой необходимости.— Мне это нетрудно, — сказал Лео.— Нет, — сказал профессор. Теперь он уже был на грани истерики. — У меня есть билет на поезд, все в порядке. Пожалуйста, я же знаю, что для вас это большое неудобство.— Хорошо, профессор, — сказал Гордон примирительно и повел его к двери.Когда Гордон вернулся, Моска спросил:— Чего это он так раскудахтался?Гордон взглянул на Лео.— Он очень щепетильный человек. Его сын военный преступник и обвиняется за какие-то мелкие преступления. Я не знаю, в чем дело, но знаю, что судит его германский суд, а не оккупационный трибунал, так что дело, вероятно, не очень серьезное. Наверное, он побоялся, что Лео об этом узнает и решит, что его сын работал в концлагере, а это, разумеется, вовсе не так. Ты же не будешь возражать, Лео?— Нет, конечно, — ответил Лео.— Вот что я вам скажу, — продолжал Гордон. — Завтра я к нему схожу. У меня будет время.И скажу, что ты его подхватишь завтра вечером.Как только он поймет, что ты все знаешь, он не откажется. Хорошо?— Конечно, — ответил Лео. — Очень здорово, что ты заботишься об этом старике.Энн Миддлтон бросила на него косой взгляд, но Лео вовсе не иронизировал. Он был абсолютно искренен. Она улыбнулась.— Гордон всегда заботится о тех, кого он обращает в свою веру, — сказала она.— Я вовсе не обратил его в свою веру, Энн, — возразил Гордон своим рокочущим низким голосом, — но, думаю, кое-что в его сознание я заронил. Он умеет слушать. — Гордон сделал паузу и тихо, но в то же время с легкой укоризной сказал:— Вряд ли «обратить в свою веру» в данном случае удачное выражение.Все молчали.— Когда ты собираешься вернуться? — спросил Моска у Лео.Лео усмехнулся:— Не беспокойся, я не опоздаю.— Куда? — удивилась Энн Миддлтон.— Я собираюсь стать крестным отцом, — сказал Лео. — У меня и подарок уже есть.— Как жаль, что я не увижу новорожденного! — сказала Энн. — И очень жаль, что Гелла не смогла прийти сегодня. Надеюсь, она не очень плохо себя чувствует?— Не очень, — ответил Моска. — Она просто сегодня много ходила. Хотела прийти, но я отсоветовал ей выходить из дому.— Да ладно уж, кто мы такие, в конце концов! — сказала Энн шутливо, но в ее голосе послышался упрек. Эдди Кэссин, безмолвно сидевший до сих пор в кресле в углу, открыл глаза. Он дремал. Он терпеть не мог ходить в гости к семейным парам. Видя чужих жен дома, в присутствии мужей, он их чуть ли не ненавидел, а Энн Миддлтон ему совсем не нравилась. Она всегда держалась независимо, обладала вздорным нравом и к нему относилась с насмешливым высокомерием.Моска ухмыльнулся.— Ты же знаешь, что я прав.— Просто ее раздражает, что тебе наплевать на других, — сказал Гордон. — Хотел бы и я быть похожим на тебя — иногда.Моска сказал:— Гордон, может быть, сейчас неподходящий момент, но все же я рискну. Все на базе знают, что тебя отправляют домой, потому что ты состоишь в компартии. Я не силен в политике. Я пошел в армию еще совсем сопляком. И, наверное, в чем-то я до сих пор сопляк. Но я тебя уважаю, потому что у тебя и котелок варит, и ты не робкого десятка. Ты прекрасно понимаешь, как в этом мире все прогнило. Но, по-моему, ты не прав, потому что я не желаю верить никому, кто пытается заставить меня делать то, что хочет он, — неважно что.Я включаю сюда и армию Соединенных Штатов, и коммунистическую партию, и Россию, и нашего хренова полковника, и так далее. — Он обернулся к Эдди Кэссину. — Ты можешь сказать, что я такое несу?Эдди ответил сухо:— Что ты его любишь, невзирая даже на то, что не пустил к нему Геллу.Все захохотали.Только Гордон не засмеялся. Его длинное лицо янки осталось бесстрастным, и он сказал Моске:— Уж коли ты все это сказал, то я, пожалуй, тоже скажу тебе то, что уже давно собираюсь сказать, Уолтер. — Он помолчал, сцепив свои длинные костлявые пальцы. — Я знаю, что ты обо мне думаешь и что ты чувствуешь. И, возможно, ты тут ничего не можешь поделать. Ты вот говоришь, что я не прав, но у меня есть убеждения, которым я буду верен, что бы ни случилось. Я верю в человечество, верю, что жизнь на земле может быть прекрасной. И я верю, что этого можно достичь усилиями коммунистов. А ты строишь свой мир, только полагаясь на нескольких людей, которые тебе дороги. Поверь мне, это ущербный путь в жизни.— Да? И почему же? — Моска склонил голову, и когда он снова посмотрел на Гордона, у него на лице выступили темно-красные пятна гнева.— Потому что и ты, и эти люди находитесь во власти сил, о которых ты просто не хочешь задуматься. Ты несвободен, когда пытаешься сражаться, оставаясь на своем уровне, в своем узком кругу, на маленькой арене своей судьбы. И, когда ты сражаешься на этой арене, ты только навлекаешь ужасную опасность на людей, которые тебе дороги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87