Вольф присел на корточки.— Ах, какие чудесные детишки! — воскликнул он, вытащил из своего необъятного портфеля четыре плитки шоколада и протянул каждому по две.Отец встал между ним и детьми и забрал шоколад.— Сегодня уже поздно есть сладкое. — И он отнес шоколад к тумбочке, а когда повернулся, руки его были пусты. — Завтра, дети мои!Дети печально вышли из комнаты. Когда Вольф и Моска подняли свои стаканы, женщина произнесла что-то резкое на диалекте, которого ни Вольф, ни Моска не понимали. Муж бросил на нее угрожающий взгляд.— Завтра, я же сказал, завтра!Вольф и Моска вышли на темную улицу, которую освещал желтый свет из единственного окна.Сквозь стекло до их слуха донеслись голоса мужчины и женщины, переговаривающихся друг с другом с гневом и ненавистью.Домашний яблочный шнапс, почти такой же крепкий и ядреный, как виски, согрел Моску, но в то же время еще больше замутил его сознание.Он шел нетвердо и часто спотыкался. Наконец Вольф остановился, взял его за руку и участливо спросил:— Может, закончим на сегодня, Уолтер, и пойдем домой?Моска взглянул на мучнисто-белое лицо Вольфа и помотал головой. Они двинулись дальше:Вольф чуть впереди, Моска за ним, борясь с колким и морозным ветром и приступом тошноты. Он вспомнил, как в тот день Гелла сказала ему то же самое.Она надела одно из платьев, которые он подарил ей на Рождество. Энн Миддлтон разрешила ему воспользоваться своей одежной карточкой в армейском магазине. Гелла видела, как он достал из шкафа маленький венгерский пистолет и сунул его в карман пальто. Потом спросила тихо:— Ты не хочешь вернуться на родину?Он понял, что она имеет в виду. За несколько дней до Рождества отменили запрет на брак с немками, и вот уже прошел месяц, а он еще ничего не сделал, чтобы оформить необходимые бумаги для получения разрешения вступить с ней в брак.И она знала, что, как только они подадут заявление, им придется покинуть Германию и уехать в Штаты. Он ответил:— Нет, сейчас я не могу. Мне еще надо отработать полгода по контракту.Она смутилась и даже как будто оробела и, когда подошла поцеловать его на прощанье, как всегда делала, перед тем как он уходил хотя бы даже на несколько часов, спросила:— Почему ты не читаешь письма от родных?Почему ты всегда пишешь им только несколько строк?Она прильнула к нему, и он почувствовал ее слегка вздувшийся живот и округлившиеся груди.— Мы же все равно когда-нибудь уедем отсюда, — сказала она.Он знал, что это так. Но не мог признаться ей, почему ему не хочется возвращаться домой. Что он равнодушен и к матери, и к Альфу, а читать их письма — все равно что слышать их голоса, зовущие его издалека. И что вид городских развалин доставляет ему удовольствие — эти зияющие раны улиц там, где когда-то стояли разбомбленные дома, и рваная, неровная линия городского силуэта на фоне неба, словно гигантский иззубренный топор снес городу полчерепа. И что неколебимый строй домов, подобный бесконечной неприступной стене, и улицы, чистые и ровные, рождали в его душе озлобление, выводя из душевного равновесия.— У нас еще есть время, — сказал он. — Вот родится ребенок в июне, мы тут же оформим все бумаги и поженимся.Гелла отошла от него.— Я не об этом беспокоюсь. Но тебе не следует так обращаться со своими родными, ты должен по крайней мере читать их письма!Он вспыхнул и сказал ей:— Слушай, что ты все стараешься заставить меня делать то, что я не хочу?Она снова поцеловала его и ответила:— Будь осторожен сегодня.Моска знал, что она не уснет, пока он не вернется, хотя он ей постоянно говорил, чтобы она его не ждала.…Он услышал голос Вольфа:— Ну вот мы и пришли, — и увидел перед собой его белое лицо.Они стояли перед высоким крыльцом в круге света, отбрасываемом большой голой лампочкой, свисающей с козырька над входной дверью. Ее желтый свет слабо разгонял окружающий мрак.Моска опасливо взобрался по лестнице, крепко держась за железные перила.— Этот парень — большой пройдоха, — сказал Вольф, позвонив в дверь. — Но я хочу тебя с ним познакомить. Он ювелир, и, если ты хочешь купить что-нибудь для своей девочки, обратись к нему.Над их головами распахнулось окно. Вольф откинул голову назад и крикнул:— А, герр Фюрстенберг, добрый вечер!— Пожалуйста, подождите одну минуточку, герр Вольфганг. — У хозяина был мягкий голос пожилого человека, голос с оттенком печали и давно ставшего привычным отчаяния.Дверь отворилась, и на пороге появился лысый человек небольшого роста, темнолицый, с огромными черными глазами. Он поприветствовал гостей, и, когда Вольф представил ему Моску, немец щелкнул каблуками и поклонился.— Пожалуйста, проходите, — сказал он, и они поднялись по внутренней лестнице в хорошо обставленную гостиную: здесь было два больших дивана, три или четыре мягких стула и рояль.В центре стоял внушительного размера стол, у стены несколько столов поменьше. На диване сидели две девушки — обеим было лет по шестнадцать. Между ними оставалось достаточно свободного пространства, которое и занял герр Фюрстенберг.— Прошу, — сказал он и пригласил вошедших сесть на два ближайших к нему стула. Вольф и Моска сели.— Я хочу познакомить вас с человеком, о котором я вам рассказывал, — начал Вольф. — Он мой хороший друг, и, я уверен, если ему понадобится ваша помощь, вы обойдетесь с ним соответственно.Герр Фюрстенберг, обхватив обеих девиц за талию, учтиво склонил свою лысую голову и произнес не менее учтиво:— Можете не сомневаться, — и, обратив на Моску взгляд своих глубоких черных глаз, добавил:— Пожалуйста, вы можете прийти ко мне в любое время.Моска кивнул и утонул в удобном мягком кресле, чувствуя, как отяжелели ноги от усталости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87