Ровно в половине второго будет обед и вы вернетесь… А теперь марш.
– Что случилось с тетей Беатрисой? – спросил Дик, когда они вышли на улицу.
– Спятила, должно быть… Терпеть ее не могу, – сказал Генри высокомерно.
Дик шел, ударяя носками по панели.
– Послушай-ка, сходим выпьем содовой… У Драйера замечательная содовая.
– Деньги есть?
Дик покачал головой.
– Не воображай, пожалуйста, что я тебя стану угощать… Черт возьми, до чего поганая дыра этот Трентон… Я видел в Филадельфии одно заведение минеральных вод, так там содовый сифон был длиной в полквартала.
– Да что ты!
– Держу пари, Дик, что ты не помнишь, как мы жили в Оук-парке… Да, Чикаго – это город!
– Конечно, помню… Мы с тобой еще ходили в детский сад, и папа там был, и вообще.
– Фу черт, как курить хочется!
– Мама заметит.
– А мне плевать, пускай замечает.
Когда они пришли домой, тетя Беатриса встретила их У парадной с кислой, как лимон, миной, и сказала, чтобы они спустились в нижний этаж. Мама хочет поговорить с ними. На черной лестнице пахло воскресным обедом и куриным фаршем. Они ползли вниз как можно медленнее – должно быть, опять скандал из-за того, что Генри курит. Мама сидела в темной передней нижнего этажа. При свете стенного газового рожка Дик не мог разглядеть лицо мужчины. Мама пошла им навстречу, и тут они увидели, что у нее красные глаза.
– Дети, это ваш отец, – сказала она слабым голосом. Слезы потекли по ее лицу.
У мужчины была седая, бесформенная голова, волосы коротко острижены, веки красные и без ресниц, глаза того же цвета, что и лицо. Дик испугался. Он видел этого человека, когда был маленьким, только это не папа.
– Ради Бога, перестань реветь, Леона, – сказал мужчина слезливым голосом. Стоя и разглядывая мальчиков в упор, он слегка пошатывался, словно у него подгибались колени. – Славные ребятишки, Леона… Должно быть, они не часто вспоминают о своем бедном, старом папе.
Все четверо стояли, не говоря ни слова, в темной передней, среди жирных, душных запахов воскресного обеда, доносившихся из кухни. Дик почувствовал, что ему нужно заговорить, но в глотке застрял ком. Он пролепетал:
– В-в-вы были больны?
Мужчина повернулся к маме.
– Ты им лучше все расскажи, когда я уйду… Не щади меня. Меня никто никогда не щадил… Не глядите на меня, как на привидение, мальчики, я вас не обижу. – Нижнюю часть его лица передернула нервная судорога. – Меня самого всю жизнь все обижали… Да, от Оук-парка досюда – далекий путь… Я только хотел поглядеть на вас, будьте здоровы… Я думаю, людям, подобным мне, лучше уходить черным ходом… Ровно в одиннадцать жду тебя в банке, Леона, больше я уже никогда ни о чем тебя не попрошу.
Когда открылась дверь и отраженный солнечный свет затопил переднюю, газовый рожок побагровел. Дик трясся от страха, что мужчина поцелует его, но тот лишь потрепал их дрожащей рукой по плечу. Одежда висела на нем мешком, и он, по-видимому, с трудом волочил ноги в широких ботинках по ступенькам, ведущим на улицу. Мама захлопнула дверь.
– Он едет на Кубу, – сказала она. – Больше мы его не увидим. Надеюсь, Бог простит ему все, а ваша бедная мать простить не может. По крайней мере он вырвался из этого ада.
– Где он был? – спросил Генри деловым тоном.
– В Атланте.
Дик убежал наверх, на чердак, в свою комнату, и, всхлипывая, повалился на кровать.
Ни тот ни другой не сошли вниз к обеду, хоть они и были голодны и на лестнице вкусно пахло жареными цыплятами. Когда Перл мыла посуду, Дик спустился на цыпочках в кухню и выклянчил у нее целую тарелку с жареным цыпленком, фаршем и картошкой; она сказала, чтобы он шел на задний двор и ел поскорее, потому что у нее сегодня выходной день и ей нужно еще перемыть всю посуду. Он сел на пыльную стремянку в буфетной и стал есть. Он с трудом глотал куски, его горло как-то странно окостенело. Когда он кончил есть, Перл заставила его вытереть вместе с ней тарелки.
Летом его устроили мальчиком на побегушках в небольшую гостиницу в Бей-Хеде, которую содержала одна дама, прихожанка доктора Этвуда. Перед отъездом майор Глен и его супруга, самые почетные тетины постояльцы, дали ему бумажку в пять долларов на карманные расходы и «Маленького пастуха грядущего царства» для вагонного чтения. Доктор Этвуд попросил его остаться в воскресенье после урока закона Божьего и рассказал ему притчу о талантах, которую Дик и так знал назубок, потому что доктор Этвуд четыре раза в год произносил проповедь на эту тему, и показал ему письмо от директора Кентской школы о том, что в будущем году он будет принят стипендиатом, и сказал, что он должен усердно учиться, ибо Господу угодно, чтобы каждый из нас трудился сообразно своим способностям. Затем он рассказал ему то немногое, что следует знать подрастающему мальчику, и сказал, что он должен избегать соблазнов и оставаться чистым душой и телом, дабы достойно служить Господу и блюсти себя для той прелестной чистой девушки, которая некогда будет его женой, все же прочее неизбежно приводит к помешательству и болезням. Дик ушел с горящими щеками.
В «Бейвью» все складывалось, в общем, недурно, только все жильцы и прислуга были старики; лишь Скинни Меррей, второй мальчик на побегушках, был почти одних лет с ним – высокий, светловолосый парнишка, ни о чем не умевший толком поговорить. Он был года на два старше Дика. Они спали на двух койках в тесной, душной каморке под самой крышей, которая к вечеру так накалялась, что к ней больно было прикоснуться. Через тонкую перегородку они слышали, как в соседней комнате возятся и хихикают, ложась спать, служанки. Дику были омерзительны эти звуки, и бабий дух, и запах дешевой пудры, проникавший сквозь щели в стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145