Мы доберемся до президента. Теперь, когда война окончена, им придется снять намордник с либеральной прессы.
– Ладно, – сказал Бен. – Лучше готовиться к самому худшему.
Фаня соскочила с кушетки, на которой лежала, истерически всхлипывая, и накинулась на брата с упреками. Когда Бен вышел подышать свежим воздухом, они все еще ожесточенно ругались. Он поймал себя на том, что внимательно разглядывает дома, такси, уличные фонари, лица, смешную тумбу, похожую на женскую фигуру, бутылки с минеральным маслом, выставленные в витрине аптекарского магазина. Он решил поехать в Бруклин попрощаться со стариками. Дойдя до подземки, он остановился. Не хватало сил, лучше он им напишет.
На следующее утро, в девять часов, он явился в контору Морриса Стайна с чемоданом в руке. Он взял с Фани слово, что она не пойдет провожать его. Он должен был несколько раз напоминать себе, что идет садиться в тюрьму: ему все казалось, что он отправляется в какую-то деловую поездку. На нем был новый костюм из английского твида, купленный ему Фаней.
Когда он вышел из подземки, вдоль всего Бродвея тянулись красные, белые и синие полосы флагов, на обоих тротуарах стояли толпы клерков, стенографисток и рассыльных. Фараоны на мотоциклах очищали мостовую. Издали, со стороны Бэттери, послышались звуки военного оркестра, игравшего «Пусть пылают очаги». У всех были раскрасневшиеся и счастливые лица. Трудно было удержаться и не зашагать в такт музыке в это светлое летнее утро, пахнувшее гаванью и кораблями. Ему приходилось все время твердить слова: это те самые люди, которые посадили в тюрьму Дебса, это те самые люди, которые расстреляли Джо Хилла, которые убили Франка Литтла, это те самые люди, которые избивали нас в Эверетте, которые намерены десять лет гноить меня в тюрьме.
Негр-лифтер, поднимавший его, осклабился: «Они уже идут, мистер?» Бен покачал головой и нахмурился.
В конторе было чисто и светло. У телефонистки были рыжие волосы и золотая звездочка на груди. Над входом в кабинет Стайна висел американский флаг. Стайн сидел за письменным столом и беседовал с каким-то молодым человеком аристократического вида, в твидовом костюме.
– Бен, – весело сказал Стайн. – Познакомьтесь, это Стив Уорнер. Он только что из Чарлстона, отсидел год за уклонение от воинской повинности.
– Неполный год, – сказал молодой человек, поднимаясь и протягивая руку. – Меня выпустили досрочно за хорошее поведение.
Бену он не понравился – твидовый костюм, дорогой галстук; вдруг он вспомнил, что на нем самом такой же костюм. Это его рассердило.
– Ну как там? – спросил он холодно.
– Не так плохо, я работал в парниках… Со мной обращались довольно сносно, когда узнали, что я уже побывал на фронте.
– Вы были на фронте?
– В санитарном отряде… Меня считали чуточку помешанным. Вообще было чрезвычайно поучительно.
– С рабочими обращаются иначе! – гневно сказал Бен.
– А теперь мы по всей стране поднимаем компанию за освобождение прочих ребят, – сказал Стайн, вставая и потирая руки. – Начиная с Дебса… Увидите, Бен, вы там пробудете недолго… Народ уже приходит в себя.
Звуки духового оркестра доносились с Бродвея, и ритмичный топот проходящих солдат. Все бросились к окну. Вдоль длинного серого ущелья улицы веяли флаги; кольца телеграфных лент и бумажные фестоны сверкали в рыжем солнечном свете, извивались в тени, люди орали до хрипоты.
– Идиоты, – сказал Уорнер, – все равно пехоте не забыть дисциплинарный батальон.
Моррис Стайн отошел от окна, его глаза как-то странно сияли.
– У меня такое чувство, словно я что-то пропустил.
– Ну, мне пора, – сказал Уорнер, опять протягивая руку. – Вы здорово влипли, Комптон, что и говорить… Но не забывайте ни на минуту, что мы будем работать день и ночь, чтобы вытянуть вас… Я уверен, что общественное мнение изменится. Мы возлагаем большие надежды на президента Вильсона… В конце концов, он до войны вел себя вполне прилично.
– Я думаю, что если уж кто меня освободит, так это рабочие, – сказал Бен.
Уорнер вопросительно поглядел на него. Бен не улыбнулся. Одну секунду Уорнер нерешительно стоял перед ним, потом опять пожал ему руку. Бен не ответил на это пожатие.
– Будьте счастливы, – сказал Уорнер и вышел из кабинета.
– Кто он такой? Либеральный студент? – спросил Бен Стайна.
Стайн кивнул. Он углубился в какие-то бумаги, лежавшие перед ним на столе.
– Да… Умный парень, Стив Уорнер… В библиотеке есть книги и журналы… Через две-три минуты я буду свободен.
Бен пошел в библиотеку и взял там Гражданский кодекс. Он читал и читал мелкую печать. Когда Стайн зашел за ним, он не мог вспомнить, что он читал и много ли времени прошло. Идти по Бродвею было очень трудно из-за толпы, и духовых оркестров, и бесконечных рядов марширующих солдат в военной форме и в стальных шлемах. Стайн заставил его снять шляпу, когда мимо них под звуки флейт и барабанов проплыло полковое знамя. Он держал шляпу в руке, чтобы больше не снимать ее. Он глубоко вдохнул пыльный солнечный уличный воздух, насыщенный запахом женских духов и газолиновыми испарениями грузовиков, тащивших тяжелые орудия, насыщенный смехом и криком и шарканьем и топотом, потом темный подъезд Федерального суда поглотил их.
Бен облегченно вздохнул, когда все кончилось и он очутился вдвоем с полицейским в поезде, шедшем в Атланту. Полицейский был крупный сумрачный мужчина с синеватыми мешками под глазами. Наручники резали Бену кисти, и тот снял их; только когда поезд останавливался на какой-нибудь станции, вновь надевал их.
Бен вспомнил, что сегодня день его рождения, ему минуло двадцать три года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145