Бежим к Буссенго! Наш почтенный химик помолодеет, – сами посудите, кого больше касается то, что сделал Менделеев! Буссенго прочтет нам лекцию.
Гедо впереди, за ним Жюль Верн. Они перегоняли не только идущих, но и едущих. Спустя четверть часа они вошли в кабинет старого химика. Всем была известна его скупость на похвалу, сдержанность в оценках, однако сейчас он расщедрился на лестную аттестацию по адресу русского ученого.
– Эта таблица подобна азбуке, без которой невозможно обучение грамоте, – сказал Буссенго. – Менделеев не только предсказывает, что будут открыты некие неизвестные пока что элементы, но в таблица своей оставил места для этих, сегодня еще неведомых нам элементов. Он внес в нашу работу поэзию и указал дорогу в будущее.
– Он инструментовал химию, – возбужденно заговорил Гедо. – Перед нами ноты великой симфонии, имя которой Наука.
– Полагаю, что подлинная наука, открывая нечто сегодня, всегда провидит будущее, не так ли? – обратился Жюль Верн к своим друзьям.
– Вам, поэту науки, свойственно задавать именно такие вопросы, – поклонившись Жюлю Верну, с достоинством проговорил Гедо. – Задавайте их в вашей литературе, пропагандируйте открытия ученых – братьев по духу и страсти. О, как интересно жить, друзья мои! – воскликнул он с жаром поистине юношеским.
– Мы должны поздравить нашего великого коллегу, – сказал Буссенго. – Напишем ему! Это даже обязательно!
– Вы знаете его адрес? – спросил Гедо.
– Нет, не знаю. Мы напишем так: Россия, Петербург, Академия наук, Дмитрию Менделееву.
Жюль Верн подумал: «Человек не одинок, когда он работает во имя будущего, а это возможно только тогда, когда он имеет в виду интересы современности. В потомстве остается тот, кто потрудился ради своего поколения…»
Глава двадцать четвертая
Утраты
В начале семидесятого года Этцель предложил Жюлю Верну переиздать его рассказы. Жюль Верн заново отредактировал их, решив открыть книгу рассказом «Блеф», который он начал в каюте «Грейт-Истерна», возвращаясь из Америки.
– Этот рассказ надо поместить в самом конце книги, – сказал Этцель.
– Почему не в начале? – спросил Жюль Верн.
– Содержание рассказа анекдотично, – несколько неуверенно проговорил Этцель. – Что в рассказе? Мошенник Гопкинс сообщает, что в окрестностях города Олбени он нашел глубоко в земле скелет необычайного размера. Гопкинс решает объявить Америку колыбелью человеческого рода, нажить деньги и создать то, что называется бумом. И действительно, американский ученый мир и виртуозно организованная реклама кричат на весь мир об открытии Гопкинса. Земной рай, оказывается, находился в долине Огайо, Адам и Ева, следовательно, были американцами… Так, не правда ли?
– Все так, как вы говорите. Простите за нескромность: хороший рассказ. Что вы имеете против него?
– Да чепуха получается! Анекдот! Кто поверит, что американцы и в самом деле таковы!
Вместо ответа Жюль Верн протянул Этцелю чикагскую газету:
– Прочтите то, что напечатано на шестой странице. Вот здесь, наверху. Моя фантазия бледнеет перед тем, что пишут о себе янки. Нет, нет, извольте читать! Вслух!
Этцель прочел сперва про себя и уже не мог читать вслух, – раскатистый, истерический хохот душил его, он не мог произнести слова.
– Дайте прочту я, – сквозь смех произнес Жюль Верн. – А вы утверждаете, что я фантазер, выдумщик! Нет, вы должны выслушать! Я начинаю: «Сын Милли Парксин опять видел во сне, что под домом, где он живет, зарыт камень, на котором много лет назад сидели Адам и Ева». Как это вам нравится? – хохоча обратился к Этцелю Жюль Верн. – Сидели Адам и Ева! Черт знает что! Продолжаю! «Милли Парксин заявила в редакции нашей газеты, что она безвозмездно дарит этот камень правительству Соединенных Штатов Америки и за это, просит, чтобы ее Боб имел право требовать наказания для учителя той школы, в которой он учится: этот учитель заявил, что человек произошел от обезьяны. Однако толпа, собравшаяся у дома Милли Парксин, потребовала, чтобы камень был немедленно извлечен, и бросилась в подвалы. Через полчаса с помощью самой Парксин был вынесен огромный камень весом не менее двадцати килограммов, который тут же толпа поделила между собою…»
Этцель схватился за бока и в припадке смеха согнулся в три погибели. Жюль Верн, наоборот, сохранял невозмутимо серьезный вид.
– Вот, друг мой, – сказал он, когда издатель успокоился. – Отдохните немного, а потом я продолжу чтение.
– Еще не все? – воскликнул Этцель.
– Еще не все. Извините мой очень плохой перевод с английского, но, даю слово, он совпадает с подлинником по смыслу и интонации. Я открываю газету на восьмой странице и среди объявлений нахожу следующий перл. Будьте мужественным, хладнокровным человеком, мой друг. Слушайте: «Владелец аптеки № 17 на площади Вашингтона имеет честь довести до сведения своих покупателей, что продажа исторических осколков большого камня, на котором сидели наши прародители Адам и Ева, производится ежедневно с пяти вечера до восьми. Постоянным покупателям и лицам старше восьмидесяти лет скидка двадцать пять процентов. С почтением Джек Сидней…»
– Потрясающе… – только и мог произнести Этцель. – Подождем с изданием вашего рассказа; согласны? Что вы делаете сейчас, над чем трудитесь?
– Пишу, – коротко ответил Жюль Верн. – Работаю, как всегда. Замысел моего нового романа тревожит меня необычайно.
– «Таинственный остров»? – шепотом произнес Этцель.
Жюль Верн кивнул головой и погрозил пальцем:
– Никому ни слова, прошу вас! Я суеверен, не люблю болтовни о вещах, которые еще не сделаны.
Весной семидесятого года Наполеон Третий наградил Жюля Верна орденом Почетного Легиона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112