Это на тебя не похоже. На островах Тихого океана не могут жить обезьяны, а у тебя…
– Могут, – лукаво улыбаясь, произнес Жюль Верн. – Мой остров – таинственный остров, дорогая моя!
И, многозначительно грозя пальцем, повторил:
– Таинственный остров, Онорина! Вот, прочти письмо Корманвиля, – этот человек понял то, что я хотел сказать. То, что я уже сказал. Сейчас я заканчиваю «Михаила Строгова»; в этом романе я уже ничего не перепутаю. У меня есть великолепная карта Сибири, список всех деревень, сёл и даже шоссейных дорог!
– Ты сказал: «В этом романе я уже ничего не перепутаю». Значит, в «Таинственном острове» всё же перепутал!
– В тебе, мой друг, погибает талантливый юрист, – шутя заметил Жюль Верн. – Как жаль, что нет моего Барнаво!..
Заканчивая «Михаила Строгова», Жюль Верн конспективно набрасывал очертания нового романа, который должен был называться «Гектор Сервадак». Этцель ждал. Два романа в год – ничего не поделаешь. Очень часто наука отходила в сторону и на сцену выступали юмор в соединении с теми элементами, которые Жюль Верн унаследовал от Дюма. Этцель не шутя говорил, что на месте Жюля Верна он давал бы три романа в год, и при этом ссылался на плодовитость Бальзака, Диккенса, Гюго.
– Вы будете иметь два моих романа в год, – сказал Жюль Верн Этцелю. – А сейчас я беру отпуск на два месяца, я должен заняться моим сыном Мишелем. Ему уже тринадцать лет. Он очень плохо усваивает физику и математику.
– И очень любит романы своего отца, – кстати добавил Этцель,
– Гюго он любит больше, чему я очень рад, – сказал Жюль Верн.
Однажды он спросил Мишеля:
– Кем ты хочешь быть, когда станешь взрослым?
– Читателем, папа, – не задумываясь ответил Мишель.
– Читателем! – рассмеялся Жюль Верн. – Это не профессия, мой друг! Надо чем-нибудь заниматься, чтобы приносить пользу обществу, своему отечеству.
– Я хочу быть таким читателем, чтобы это стало профессией, папа, – заявил Мишель.
– Только читать?.. – с нескрываемым беспокойством спросил отец,
– И путешествовать, и ходить в театры, и ловить рыбу, и принимать гостей, – ответил сын. – Разве плохо?
– Очень хорошо, но нужно трудиться для того, чтобы путешествовать, ходить в театры и принимать гостей.
– Жан, который живет в начале бульвара, – назидательным тоном проговорил Мишель, – сказал мне недавно, что ты сам Гомер и два Дюма в придачу, а потому мне и не следует беспокоиться о будущем.
– Твой Жан говорит страшную чепуху, – строго произнес Жюль Верн и погрозил сыну пальцами обеих рук. – Ты должен учиться, много и долго учиться, и уже только потом…
– А потом, – перебил Мишель, – я стану таким же, как и ты, папа!
– Это, пожалуй, было бы неплохо, – задумчиво проговорил Жюль Верн. – Кое-что из моего материала я оставил бы и на твою долю.
Разговор был прерван приходом Гедо.
– Я за вами, – возбужденно начал ученый. – Послезавтра произойдет невиданное доселе событие: половина Парижа будет освещена электричеством. Да, да, электричеством! Русский инженер Яблочков изобрел особую свечу: она дает свет силою тока, бегущего по медным проводам. Просто и гениально! Просто потому, что гениально, гениально потому, что очень просто. Едем в Париж! Свечой Яблочкова осветят все магазины Лувра, площадь Оперы, Гаврский порт. Кто-кто, а Жюль Верн должен видеть эту диковинку!
Жюль Верн взял с собою в Париж сына. К шести вечера шестнадцатого ноября девять десятых жителей города устремились к центру. Конное движение приостановилось. Нарядно одетые парижане шли возбужденными толпами. В центре и на окраинах еще горели газовые рожки, но большая площадь перед зданием оперы, магазины Лувра тонули во мраке. Заливались свистки полицейских. С неба на город глядели звезды, удивленно помигивая. В шесть вечера с площади Этуаль пустили ракету, толпа замерла, и вот спустя минуту все увидели друг друга, вся площадь вдруг, в одну сотую секунды, улыбнулась ослепительно и весело. Толпа ахнула, – такого ей еще не показывали. В воздух полетели шляпы, котелки, трости. Мишель сидел верхом на отце своем, свесив ноги с плеч и обеими руками вцепившись в густую шевелюру. Гедо кричал:
– Да здравствует Яблочков! Привет русскому гению!
Площадь сияла, как в майский полдень. Каждому хотелось подойти ближе к зданию оперы, но частая цепь полицейских не пускала никого, обещая свободное движение через сорок минут. Гедо крикнул:
– Граждане! Писатель Жюль Верн хочет ознакомиться с этими волшебными лампочками! Дайте дорогу Жюлю Верну!
– Да здравствует наука! – крикнул Жюль Верн во всю силу легких. – Да объединит она народы мира!
Спустя три года на страницах французского журнала «Электрический свет» была напечатана статья:
«Свеча Яблочкова вызвала сперва в Париже, а затем во всех странах подлинное движение в пользу электрического света. Этой свече мы, бесспорно, обязаны тем, что электрический свет удалось ввести в повседневный обиход. История справедливо отведет ей почетное место, на которое она имеет неоспоримое право. Три года назад площадь Оперы, огромные магазины Лувра, аллея Оперы, концертные залы и ипподром были великолепно освещены свечой Яблочкова. В истории электричества это событие не имеет прецедентов. Примеру Парижа последовал Лондон. В продолжение многих месяцев свеча Яблочкова была у всех на устах. В самом деле, что может быть более простого и удобного на первый взгляд! Отныне нет ни регуляторов, ни часовых механизмов, нужно лишь вставить нечто вроде обыкновенной свечи в подставку – и брызнет яркое сияние света. Это достижение было очевидно для публики, и она встретила рукоплесканиями блестящие опыты, Благодаря свече Яблочкова великому городу принадлежит честь первому демонстрировать освещение электричеством улиц и площадей…»
В английских, немецких и бельгийских газетах появились статьи о «северном свете».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112