– поморщился Жюль. – Подожди немного, я постараюсь написать что-нибудь такое, что… А сейчас разреши мне покончить с уткой и допить вино.
– Всю бутылку! Жюль!.. Кто-то стучит в дверь…
– Это наш Барнаво, – он всегда приходит кстати. Входи, Барнаво, и помоги мне в одном предприятии!
Через полчаса пришлось откупорить вторую бутылку: пришел Иньяр. Для суфлера осталось кое-что на донышке, – впрочем, он заглянул только на минуту. Когда пришел директор театра Жюль Севест, Барнаво сказал, что ему необходимо, как курьеру, куда-то сбегать. Он вернулся с двумя бутылками мадеры. Компания развеселилась. Барнаво исполнил очень старую песенку – «Моя невеста – жена барабанщика». Суфлер продекламировал монолог Гамлета из сцены с актерами.
В одиннадцать вечера в дверь постучали, и немедленно, не ожидая разрешения, в комнату вошли двое полицейских и привратник. Полицейские взяли под козырек. Старший из них спросил, кто из присутствующих есть Жюль Верн, бывший студент юридического факультета, ныне секретарь дирекции «Лирического театра».
– Вы? – Полицейский подошел к Жюлю. – Потрудитесь вручить мне письма, полученные вами от некоего хорошо вам известного Блуа. Кроме того, я имею ордер на производство обыска в занимаемом вами помещении. Мадам, прошу не волноваться! Альфонс, приступай!
Глава четырнадцатая
На подступах к Жюлю Верну
Огорченная, опечаленная мадам Верн уехала в Нант. В полиции Жюль дал подписку о невыезде из Парижа впредь до распоряжения. С Барнаво в полиции была особая беседа. За оскорбление чинов полиции Барнаво оштрафовали.
Все эти неприятности окончательно убили в Жюле уважение к юридическим наукам: он упрямо устанавливал связь полицейской префектуры с наукой о праве в сегодняшней Франции. Он наконец убедился в том, что подлинное его призвание – литература. Летом он с Иньяром и Барнаво каждое воскресенье устраивал прогулки по Сене. Они садились в короткую, широкую лодку, ставили маленький квадратный парус и отплывали в недалекие края, отсчитывая мосты, под которыми проходили. Жюль сидел за рулем. Барнаво и так и этак поворачивал парус. Иньяр громко командовал:
– Убрать грот-рею и бизань-мачту! Ветер двадцать восемь баллов! Сэр Артур, немедленно отправляйтесь в кают-компанию и займитесь ромом! Передайте канал Дугласу и извольте слушаться своего капитана! Сэр мистер Жюль, не сидите в такой близости к воде, вас может укусить дикая утка! Раз, два, три – курс на маяк Святого Дюма! Лево руля! Я уже вижу голубые скалы Ямайки, и, если не ошибаюсь, на берегу стоит мадам Понг, комическая старуха из водевиля. Матросы! В честь мадам Понг залп из всех мушкетов! Да здравствует король и его д'Артаньяны!
Легкий ветерок рябил воду. Высоко в летнем небе разгуливали облака, отражаясь в позванивающей, напевающей реке. Жюль мечтал. Он видел себя на большом океанском корабле, в руках у него подзорная труба. Он смотрит на клочок земли, внезапно показавшейся слева. «Здесь не может быть земли, – говорит капитан. – Вот, взгляните на карту, – ничего нет!» – «Мы открыли новый остров, – говорит Жюль. – Давайте обследуем его!»
– Может быть, пересядем в лодку, которая полегче? – спрашивает Барнаво, обращаясь к Иньяру. – Эта тяжела, как характер моего покойного родителя. Я очень люблю вас, Аристид, но вы не умеете управлять судном. Вы плетете черт знает что!
– Право руля! – кричит Иньяр. – Эй, сэр Барнаво! Наденьте три пары очков на свой благородный нос, – мы налетим на баржу! Тысяча чертей и морских свинок, милорд!
Жюль улыбается мечтам своим. Он на необитаемом острове. Ему хочется остаться здесь, он уговаривает команду корабля: «Господа, а что, если мы навсегда поселимся на этой благословенной земле? Среди нас есть инженер, художник, столяр, механик, врач, повар…»
– Жюль, ты спишь? – кричит Иньяр.
Лодка ударяется носом о гранитную стенку набережной. Мальчишки бросают сверху в Барнаво апельсинные корки.
– Возьмите нас! – просят мальчишки. – Мы умеем управляться с парусом, уж мы не наедем на стенку!
Ребятишек берут в лодку, и они приступают к делу: ставят парус, грамотно, по-морски командуют. Иньяр, Жюль и Барнаво дремлют. Матросы блаженствуют.
После таких прогулок Жюль окреп, стал чувствовать себя значительно лучше. Пьер Шевалье советовал ему оставить секретарство в театре и полностью отдаться литературе:
– У меня есть нюх, – вы будете писателем. Пишите!
– А вы не будете меня печатать, – раздраженно отзывался Жюль. – Я уже пробовал. Худшее вы берете, лучшее возвращаете.
– То, что нужно, печатаю, то, без чего могу обойтись, возвращаю. И всё же бросайте театр и пишите рассказы. От них постепенно придете к романам.
В июле умер Жюль Севест, на его место пришел новый человек. «Как будто всё устраивается так, что я и в самом деле останусь без работы», – думал Жюль, желая и боясь этого. Служба тяготила его, но она же давала скромный, верный заработок.
Новый директор заявил Жюлю:
– Обязанности секретаря расширяются. Мы приглашаем иностранных актеров. Знаете ли вы английский язык? А немецкий? Ну, а итальянский? Дело в том, что у меня есть на примете молодой человек, отлично владеющий пятью языками. Придется вам…
– Очень рад, – облегченно вздохнул Жюль. – Знать языки только ради того, чтобы разговаривать с английскими мисс и браниться с немецкими фрау… Прощайте!
Жюль пришел в редакцию «Семейного музея» и сказал Пьеру Шевалье:
– Дайте пятьдесят франков, и через полтора месяца получите рассказ – большой, на два номера.
– Название? – спросил Пьер Шевалье.
– «Тишина». Если не нравится, то «Молчанье» или «Двенадцать месяцев среди льдов».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112