По окончании нотации Пьер Верн расчувствовался и добавил к пяти франкам двадцать су.
– Сходи в зверинец, – сказал он сыну. – Показывают льва, крокодила и слона. Развлекись! Ты худеешь. Влюбись. В математику, например. Приятная девушка! Кого она полюбит, того делает счастливым.
Жанна и Жюль отправились в зверинец. В самом деле, там показывали слона, льва и крокодила. Усатый месье дул в большую медную трубу, толстая напудренная мадам била в барабан. Хозяин собирал деньги и на ходу давал пояснения. И слон, и лев, и крокодил были такие несчастные на вид, что Жанна купила две булки для слона, а Жюль скормил животным целый килограмм галет, специально выпекаемых длл охотничьих собак.
– Мне скучно, – пожаловалась Жанна. – Бедный слон, несчастный лев! Крокодила мне не жаль, – так ему и надо! У тебя есть стихи, Жюль! Почитай мне.
Жюль прочел стихи про моряков, прибывших в родную гавань. Он и не подозревал, что стихи эти через три года будут напечатаны в парижской газете, положены на музыку и станут любимой песней моряков Франции, а еще через сорок лет войдут в сборник морского фольклора с особым примечанием: «Происхождение и автор этой песни неизвестны…»
Об очень многом не подозревали ни Жюль, ни Жанна. Жизнь еще только открывалась перед ними, и им суждено было жить долго, интересно и, кажется, так, как того хотелось и ему и ей.
Нант – город большой, но для тех, кто в нем родился и хорошо знает его, он мал, ибо знание своего родного города означает, в сущности, любовь к памятным для тебя местам, а таких мест всегда и всюду очень немного. Жюлю в неполные семнадцать, а Жанне в восемнадцать лет (она была на год старше его) казалось, что их родной город ограничен кладбищем, школой и домом, где они родились, а так как жили они на одной улице, а кладбище и школа находились от них на расстоянии полутора километров, то естественно, что Нант представлялся им очень маленьким, уютным городком.
Они вышли за черту города, взялись за руки и молча, искоса поглядывая друг на друга, пошли по дороге. Дойдя до ветряной мельницы, они повернули обратно и через полчаса вошли в ту часть города, где находились банк, суд, консерватория и редакция газеты. Жюль сказал, что на прошлой неделе он отправил в «Воскресное приложение» крохотную – сорок строк – поэму, но зайти и узнать, принята она или нет, ему никак нельзя.
– Почему? – спросила Жанна.
– Так, нельзя. Секретарь редакции является моим кредитором, – ответил Жюль. – Я задолжал ему пять франков, вот почему я отправил поэму с посыльным. Жду ответа по почте.
– Ты делаешь долги, как это можно! – воскликнула Жанна. – Ты играешь в карты! Ты, может быть, пьешь вино?
– О нет! – рассмеялся Жюль. – Секретарь редакции очень милый, очень образованный человек, и я не могу понять, чего это он сидит в «Воскресном приложении», когда…
– Какая-нибудь романтическая история, – сказала Жанна, – его покинула возлюбленная, и он подавлен, огорчен. Правда, Жюль?
– Ты начиталась парижских романов и говоришь глупости, – не по-юношески строго произнес Жюль. – Просто-напросто почтенный Бенуа не умеет устроиться в жизни. Его перегоняют другие, и он, извиняясь, уступает им дорогу.
– Напрасно, – заметила Жанна.
– Такой характер, мне это по душе, – отозвался Жюль. – Бенуа хорошо знает астрономию, геологию, химию. Дома у него огромная картотека в сорок тысяч справочных номеров. Это целый университет, Жанна! Он переписал мне две тысячи карточек по воздухоплаванию и жизни моря. Я ему говорил: не надо торопиться, я подожду, мне не к спеху, я еще не знаю, что буду делать в жизни, но он сказал, что ему очень приятно быть полезным сыну такого хорошего человека, как адвокат Пьер Верн. Пойдем, Жанна, обратно, мы рискуем встретиться с этим Бенуа.
– Если хочешь, я зайду в редакцию и справлюсь о твоей поэме, – предложила Жанна. – Только скажи, пожалуйста, зачем тебе эти карточки?
– Так. Не знаю. Нужно, – рассеянно ответил Жюль. – Это сильнее меня. Это, в конце концов, страшно интересно, интереснее всего на свете!
– Я всё же зайду, хочешь?
– Гм… Что ж, зайди. Спасибо, Жанна. Ты лучше всех, кого я только знал в моей жизни,
– Ну это, конечно, из парижских романов, – сказала Жанна, и Жюль согласился, что из всего им прочитанного в голове остается одна чепуха, пригодная для того, чтобы насмешить приятеля.
– Только один Диккенс, только он один! – заявил Жюль. – Я очень люблю этого писателя. Ты читала его роман «Оливер Твист»?
Жанна отрицательно качнула головой. Жюль всплеснул руками:
– Не читала? Не шутишь? Как много ты потеряла, Жанна! Скорее, как можно скорее иди в библиотеку за этой книгой! А потом прочти «Записки Пиквикского клуба».
– Интересно?
– Очень! – воскликнул Жюль, на секунду закрывая глаза. – Дай мне слово, что ты прочтешь эти романы! Ну, вот и хорошо. А сейчас… Боже, и я могу думать о моей поэме после Диккенса!..
Минут через десять Жанна вышла из помещения редакции. Она была возбуждена до последней степени.
– Принята, Жюль, принята! – крикнула она и сунула ему в руки толстый квадратный пакет: – Бери! Здесь карточки. Сто штук. Бенуа просил передать, что эти карточки он дарит тебе, но взамен ему нужна нотная бумага для тех маршей, которые он будет переписывать для тебя. Мне понравился твой Бенуа. Он похож на Лафонтена, правда?
– Красивее Лафонтена, – подумав, ответил Жюль. – Он похож на Диккенса, – его портрет я видел в одном журнале. Да, Жанна, надо написать стихи о Диккенсе и посвятить ему.
– И послать ему в знак уважения от читателя, – подсказала Жанна.
– Неудобно как-то, – смутился Жюль. – Такому Человеку! Такому писателю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112