Жюль Верн был бледен, он тяжко страдал.
– И всё-таки, – катаясь по своей койке, говорил он брату, – путешествие – хорошая вещь. Здесь всё настоящее; мне это нравится, несмотря на то, что вот-вот я встану на голову! Прости, Поль, я тебя ударил ногой в живот!
– Держись, Жюль, я лечу на тебя! – кричал Поль. – Погоди, еще не то будет! Бортовая качка ничто в сравнении с килевой. Сейчас мы занимаемся гимнастикой, а потом будем кувыркаться и ходить на голове.
– Поль, мне очень нехорошо, – жаловался Жюль Верн. – Не можешь ли ты попросить капитана, чтобы он прекратил это безобразие? Тебя здесь все знают, – пожалуйста, дружок!
– Хорошо, Жюль, я поговорю с капитаном. Он в дружеских отношениях со стихиями.
– А завтра или послезавтра снова начнется, не правда ли?
– Правда, Жюль, непременно начнется по той же программе! Ах, до чего ты хорош! Галстук на спине, борода на боку, на твоих штанах сорок складок, и все они не вдоль, а поперек!
– А ты чего катаешься, как маленький! – буркнул Жюль Верн. – Вот скажу маме, что ты… Ох, Поль, как я страдаю!..
Утром океан успокоился, и братья Верн, выспавшись и приведя себя в приличный вид, после завтрака вышли на палубу. Спустя час Жюлю Верну удалось собрать в кружок тех матросов, которые в прошлом году участвовали в прокладке атлантического кабеля. Жюля Верна интересовало всё, что было связано с этой гигантской работой, но прежде всего он записывал в свою тетрадь подробности катастрофы, о которой так мало сообщили газеты всех стран мира: погруженный в воду кабель оборвался, и концы его пришлось вытаскивать щупами и тралами. Вместе с кабелем на борт «Грейт-Истерн» были вытащены со дна диковинные рыбы, раковины, водоросли. Матросы рассказывали внимательно слушавшему и записывавшему Жюлю Верну свои впечатления; они, как умели, отвечали на его вопросы о внешнем виде всех тех «подводных жителей», которые уже играли какую-то роль в его воображении, – некий герой будущего романа повелительно беседовал с Жюлем Верном, приказывая ему изучить всё то, что наблюдали эти простые люди – матросы «Грейт-Истерн».
Когда все страницы тетради были заполнены, Жюль Верн еще раз вместе с братом спустился в машинное отделение, а потом еще и еще раз обошел весь корабль, интересуясь названием каждой мелочи, каждого винтика, назначением вот этого и устройством вот того. Поль заметил, что есть книги, в которых описано…
– Книги дают только поверхность вещи, только видимость факта, – ответил Жюль Верн. – Необходимо знать факты своими руками, глазами, собственным своим наблюдением.
– Ну, а воображение? – спросил Поль.
– Воображение должно работать только в тех случаях, когда ты говоришь о вещах, еще не существующих. Всё, что уже есть, ты должен видеть. Если нельзя видеть, надо хорошо знать. Если об одном и том же событии имеются сотни книг – следует прочесть все сто и сделать для себя сто первый вывод. Если же книг нет вовсе…
– Вот, вот, – прервал Поль, – если нет ни одной книги – тогда как?
– Тогда надо оставить факт в покое и создать его подобие. Случается, что ты угадываешь. Происходит это потому, что воображение наше питается фактами. То, что видят глаза и переживают чувства, воспитывает воображение. Воображение в идеале – это мечта о будущем. Оно должно быть прекрасным не только для тебя и меня, но и для всех людей. Тренируй, Поль, свое воображение думами о будущем человечества. Образы моих писательских дум обязаны увлекать читателей. Удается ли это мне?
– Я горд и счастлив называть себя родным братом известного писателя Жюля Верна, – совершенно серьезно проговорил Поль и в шутку добавил: – Собирается буря…
– Не надо, ради бога, не надо! – взмолился Жюль Верн. – Бури хороши в романах, Поль! О бурях и я могу сказать то же, что Барнаво говорит о злых женщинах: «Я их не боюсь, но стараюсь держаться подальше…»
Бури не было. Путешествие продолжалось при ясной, солнечной погоде. Десятого апреля Жюль Верн и Поль ступили на землю Америки, никем не встреченные, обычные пассажиры из Франции. В гостинице на Пятой авеню братьям пришлось долго стоять в очереди к окошечку портье. Скромный номер на пятом этаже был очень дорог и неуютен.
– Мы в Америке, – сказал Жюль Верн, внимательно оглядывая свое временное жилище. – Ты что нибудь чувствуешь, Поль?
– Тоску, Жюль, – откровенно признался повидавший много чужих стран офицер французского флота. – Обрати внимание на картины, – всё это копии английских и наших художников, и копии плохие. Дешевые ковры, безвкусная мебель. Пойдем погуляем, Жюль!
Побродив по суетливым узким улицам Нью-Йорка, братья отправились в театр Барнума, о котором слышали много у себя на родине. Говорили, что это лучший театр в мире, – впрочем, говорили об этом только американцы. Жюль приобрел два билета в третий ряд партера. Поль купил программу.
– «Нью-Йорк в полдень», – прочел он вслух. – «Пьеса в четырех картинах с музыкальными переменами и грандиозным натуральным пожаром в последнем действии…» Жюль, ты слышишь? Чего доброго, приедут пожарные и будут тушить горящий дом!
Публика и в партере и в ярусах пела, горланила, играла на дудках и гитарах, с треском откупоривала бутылки с какой-то пенистой влагой. На самом верху, на галерке, зрители закусывали и переговаривались со своими соседями.
– Это американский обыватель, – заметил Поль. – Трудовой народ Америки мы увидим на фабриках и заводах, на полях и в прериях…
– Ты говоришь – в прериях! – воскликнул Жюль Верн и обнял брата. – Завтра же едем в прерии, Поль! Там есть индейцы? Едем, едем в невозвратные дни нашего детства!
Гигантский занавес, сплошь увешанный рекламами и объявлениями, стремительно взвился, яростно заиграла музыка, представление началось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112