3 февраля 1852 года. Кончили пьесу «Замки в Калифорнии». Сюжет принадлежит Шевалье, текст мой. Поправки моего соавтора.
8 февраля. Мне исполнилось двадцать четыре года. Что я собою представляю? Что такое этот Жюль Верн, человек, который весьма часто сильно не нравится мне? Никак не разберусь… Получил подарки: Барнаво на голове притащил хорошее кресло. Жанна прислала букет цветов. Пьер Шевалье выдал аванс – сто франков, они не записаны в кассовые книги…»

Глава тринадцатая
«Войдите, Жанна!»
Неудачи, необеспеченность, случайные заработки и обременительная работа в «Лирическом театре» вконец извели Жюля. Он стал угрюм, неразговорчив, раздражителен. Друзья не понимали, что с ним. Даже Иньяр, обладавший характером мягким, уступчивым, всегда и во всем соглашавшийся со своим другом, однажды не вытерпел.
– За что ты обижаешь меня? – спросил он, чуть не плача. – Что я сделал тебе?
Жюль только скрипнул зубами. Ему казалось, что никто не понимает его; он был уверен, что ему просто не везет, что он рожден для лучшей доли. Юрист, черт возьми! Юриспруденция – штука страшная, фальшивая, циничная. Но и писание либретто – занятие не из веселых, и именно потому, что тут протоптана дорожка, в либретто вставляешь не стихи, а стишки, остроты преподносишь такие, что самому совестно, – однако зрители аплодируют, кричат бискак раз там, где следует кидать на сцену гнилые яблоки и свистеть в два пальца.
В январе пятьдесят третьего года Жюль серьезно заболел. Иньяр пригласил врача и всех друзей и знакомых своих. Врач осмотрел, выслушал больного и сказал:
– Меланхолия, невралгия, упадок питания. Советую пригласить специалиста. А пока – путешествие, пусть и недальнее и недолгое. Хорошее питание и гимнастика обязательны.
Пришел Барнаво, а за ним Пьер Шевалье, суфлер и директор театра. Он сообщил приятную новость: оперетта «Игра в жмурки», написанная Жюлем в соавторстве с Карре и Иньяром, будет поставлена на следующей неделе. По словам директора, «Игра в жмурки» займет каждые вторник и субботу; в переводе на деньги – это и путешествие и гимнастика.
Барнаво предложил взять напрокат парусную лодку и совершить путешествие по Сене. «Вода – вещь целебная, – сказал Барнаво, – я вообще уважаю жидкости!»
Этим он намекал на то, что ему часто приходится слушать опереточные остроты.
Пьер Шевалье советовал лежать в постели, читать Дюма и спать не меньше пятнадцати часов в сутки.
– Вы противоречите себе, – заметил Барнаво. – Читать Дюма и спать… это невозможно, сударь! Я предлагаю путешествие, настаиваю на нем!
Здоровье Жюля было основательно подорвано. Едва он оправился, как на него навалились суета и неразбериха в театре. Одноактная оперетта «Игра в жмурки» – ее давали в качестве дивертисмента – имела успех. Материально она приносила немного. Газетные заметки о ней становились всё короче и короче. Остроты и песенки набили актерам оскомину. Составление текста афиш и заключение контрактов изнурили Жюля.
Весною он приступил к работе над рассказом «Зимовка среди льдов», но отложил его и в несколько дней написал «Мартин Пац». Он работал по двенадцать часов в сутки. Отдыхать некогда было…
– Что-то у меня с головой, – пожаловался он Иньяру. – Давит в затылке и темени.
Вернувшись как-то из театра, Иньяр увидел своего друга лежащим на полу. Он был без чувств. Через десять минут пришел врач. Он подтвердил свой первый диагноз и уложил больного в постель.
– Он ничего не понимает, – сказал Барнаво. – Я наконец смекнул, что нужно делать. Скажи, мой мальчик, чего бы тебе хотелось?
– Радости, только радости, – ответил Жюль.
– Радости? Ну, а нежных слов, объятий, поцелуев не хочешь?
– Хочу, Барнаво, страшно хочу!
– Ты получишь нежные слова и горячие поцелуи, – сказал Барнаво. – Обещаю тебе!
– В чем дело, Барнаво?
– Секрет, мой мальчик. Догадайся сам. Сегодня у нас что, вторник? Гм… Так… вторник, среда, четверг, пятница… Во вторник на следующей неделе ты получишь охапку счастья. Терпеливо жди.
– Во вторник… – повторил Жюль. – В какое приблизительно время?
– Ровно в полдень. Время для тебя удобное? Аминь!
Неделя тянулась нестерпимо медленно. Наконец наступил вторник. Время подходило к двенадцати. Иньяр, из чувства такта, удалился, и Жюль остался один. Догадывался ли он, что именно готовит ему Барнаво? Конечно, догадывался! Он даже прибрал в комнате, хотя в ней и прибирать было нечего: рояль (месяц назад Жюль перебрался к Иньяру), стол, комод, две кровати, три кресла. На всем немного пыли. На гвоздиках у двери висят полосатые и в клетку брюки, пальто, бархатная куртка. Жюль прикрыл одежду простыней, переменил в графине воду, перевернул ковер наизнанку, плотно закрыл окно.
Часы пробили двенадцать раз.
– Кто же придет? – вслух спрашивал себя Жюль. – Да и придет ли она, Жанна? Какое лекарство принесет она? Чем поможет мне?..
Всё же он чутко прислушивался к шагам на лестнице. Не в окно же влетит благая весть, обещанная Барнаво. Хотя, чего доброго… Вот, кажется, кто-то идет. Да, кто-то поднимается по лестнице. Вот шаги замерли. В дверь постучали. Стук робкий – так стучат очень нерешительные люди.
«Постучат еще раз, тогда открою», – решил Жюль.
Постучали еще раз – настойчиво и громко. «Мужская рука… – Жюль даже испугался чего-то. – Мой бог, за дверью Барнаво! Это он!.. А что, если Жанна? Пусть будет Жанна, всё равно! Я очень хочу нежности, ласки, поцелуев…»
– Войдите, Жанна! – крикнул Жюль.
Дверь распахнулась, и в комнату вошла дама в темно-синем пальто, с большим саквояжем в руках. Дама поставила саквояж на стол.
– Мама! – крикнул Жюль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112