– окончательно внутренне сломался холоп. – Дело, сам понимаешь, опасное, за него и под кнут угодить можно! Здесь не серебром, а золотом платить придется!
– Даю без торга десять венецианских цехинов, – предложил я.
– Нет! Какая это цена! – тотчас включил домашнюю заготовку Кирилыч. – Двадцать, меньше не возьму.
– Да ты что, за двадцать я всех московских дьяков куплю! Бери десять, больше тебе за Екушина никто не даст!
– Нет, мне за него дюжину франкских луидоров предлагали, я и то не отдал. Ты настоящую цену давай, товар-то отменный, дьяк и сам представительный, и с лица гладкий. Такого даром не получишь!
– Хорошо, пусть будет двенадцать цехинов.
– Ладно, будь по-твоему, еще парочку накинь, и по рукам!
– Хорошо, договорились!
Оба довольные выгодной сделкой, мы вернулись к подводе. Маруся уже пришла в себя и ругалась последними словами. После жестокой вязки у нее еще не действовали руки и ноги. Голосок у нашей красавицы оказался такой визгливо-пронзительный, что от избы начали подтягиваться любопытные. Мне даже пришлось на нее прикрикнуть:
– Маруся, замолчи! Сейчас здесь соберется вся улица, хочешь опять попасть в погреб?
– Где вы столько времени были?! Я уже с белым светом распрощалась! – сразу сбавила обороты, но эмоции пока перехлестывали, и сдержаться ей было трудно.
– Прикажи, чтобы принесли воды, – попросил я хозяина. Тот распорядился. Возле избы засуетились женщины и тотчас притащили тяжеленную бадью с водой. Две тетки со жгучим любопытством, во все глаза, разглядывали лежащих на подводе женщин. Так что мне пришлось прикрикнуть на них:
– Помогите им напиться!
Одна из женщин кинулась к избе за кружкой, а вторая указала на вторую пленницу и сказала:
– Я ее знаю, она возле Поганых прудов живет. Батюшка ее из кожевников будет! Думаю, за дочерь любимую денег-то не пожалеет!
Меня информация не заинтересовала. Тем более, что вторая тетка уже возвращалась с кружкой. Как обычно бывает, удовлетворив первое любопытство, женщины поспешили оказать помощь пострадавшим, Маруся первой утолила жажду и обессилено откинулась на спину. Напарница еще была без памяти, Ей смочили губы, и она открыла глаза.
– Попей, милая, – предложила пленнице опознавшая ее женщина. Та, продолжая с ужасом смотреть на окруживших подводу мужчин, с жадностью выцедила из кружки воду, неожиданно воскликнула:
– Живой я не дамся! Тронете – утоплюсь!
От неожиданного заявления все невольно засмеялись. Все это связалось с тем, как она только что, захлебываясь, пила воду, а та была только в бадье.
– Не бойся, никто тебя не тронет, – пообещал я. – Ну что, можно ехать?
– Что ж не ехать, можно и поехать, – задумчиво поддержал Кирилыч, – я за подводу дорого не возьму, дашь ефимку, и ладно...
– Сколько?! Да твоя подвода вместе с лошадью столько не стоит!
Однако коварный холоп, пользуясь нашим безвыходным положением, упрямо наклонил голову:
– Не хочешь, как хочешь.
– Ладно, мы их тогда пока здесь оставим, – решил я, не потому, что стало жалко денег, а из расчета на будущее, если с ним впредь придется иметь дело. Непомерный аппетит нужно было умерить сразу, дабы потом не возникло проблем. – Зачем девок в крестьянской телеге везти, лучше наймем возок.
– Где ты его здесь возьмешь, – сразу пошел на попятный Кирилыч, – да и вообще, чего тебе возок. На телеге-то куда сподручней. Хоть десять московок посулишь?
– Ладно, восемь заплачу, хотя возок, и тот стоит не больше пяти.
– По рукам. А везти-то куда? – с довольным видом спросил он.
– Куда везти? – в свою очередь спросил я Марусю.
– В гончарную слободу.
– Нет, за восемь московок в такую даль не поеду, – опять заартачился холоп. – Если два конца оплатишь, тогда еще куда ни шло!
– Разгружай! – опять воскликнул я, разом подавив начинающийся бунт.
– А я и за пять отвезу, – неожиданно вмешался в разговор здешний хозяин.
Затравленный, обиженный Кирилыч чмокнул губами и повел лошаденку под уздцы к воротам. Мы с Федором распрощались с хозяевами, сели на своих скакунов и поехали следом. Я мог считать свою миссию выполненной и вернуться в Кремль, но решил посмотреть, где живут мои соратники, и проследить, чтобы освобожденная девушка из одной неволи не попала в другую.
Кирилыч не лукавил, на телеге до Гончарной слободы добираться было далековато. Располагалась она в районе Таганки, возле земляного вала. Худая лошаденка еле тащила телегу, лениво перебирая ногами. Зато наши пленницы окончательно пришли в себя и о чем-то оживленно говорили, развалясь в выстеленной сеном телеге. Мы же с Федором ехали молча, глядя в разные стороны не столько из соображений бдительности, сколько оттого, что говорить нам с ним было решительно не о чем.
Чем ближе к окраине города, тем меньше тут было полностью застроенных улиц. Пошли пустыри, кое-где засеянные злаками, и слободы, составляющие как бы отдельные поселковые образования, часто окруженные собственными тынам.
– А почему вы живете в Гончарной слободе? – спросил я Федора.
– Дед гончаром был, – ответил он, – а Марусин отец до сих пор глину мнет, зверушек лепит.
– Каких зверушек? – не понял я.
– Разных, на печи, а то и на избы. Красоты они неописуемой.
– А ты хотел бы в царский дворец попасть? – задал я парню новый вопрос.
– Не знаю, это как Маруся скажет. Она у меня дока, а мне и в своей избе хорошо.
Позиция была знакомая.
– Люба тебе Маруся? – задал я очевидный вопрос.
– Еще как! – тотчас расцвел парень. – Такой завидной невесты на всей нашей слободе не сыскать!
– И что в ней такого завидного?
Парень задумался, видимо, не умея передать в слове все необычные качества суженой, потом все-таки нашел одно емкое общепонятное достоинство:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95