– А твое имя дозволено ли нам будет узнать?
И тут, да простят меня любезные читатели и русская история, появился еще один из многих, особенно в наше время самозванцев, склонный к приписыванию себе придуманных, никогда не существовавших титулов. Я встал в позу, приосанился и четко, с предполагаемой значимостью отрекомендовался:
– Светлейший князь Алексей Крылатский, собственной персоной!
Бояре удивленно, если не сказать скептически, осмотрели мой простецкий, демократический наряд, после чего Иван Шуйский уточнил:
– Собственной чего?
– Персоной, – серьезно объявил я, без приглашения садясь на скамью напротив них. – Это значит, самый, что ни есть первейший, родовитый и древнейший.
– Никогда о таком не слышал, – признался пузатый Шереметев. – Ты, видно, прибыл издалека? Не скажешь, из какого места?
Я проигнорировал вопрос и, вольно расположившись на скамье, спросил:
– Вы хотели со мной о чем-то говорить? Я вас слушаю.
Теперь, когда я нагло, без приглашения сел, позиция бояр оказалась не совсем удачной: они, знатнейшие, можно сказать, аристократы сидели втроем на одной скамье, что как бы принижало их индивидуальную значимость, а я один, как «первейший». Однако будущий русский царь Василий Иванович Шуйский ничуть этим не смутился, напротив, он сделался еще любезней и доброжелательней, чем раньше, и спросил:
– В Москве говорят, что ты, князь Алексей, дружишь с нашим царем Федором?
– Как может иноземный князь дружить с самим русским царем! Я по мере сил помогаю семье Годуновых справится с телесными недугами, только и всего.
– А не паскудно ли светлому князю лекарствовать, как какому-то безродному немцу! – воскликнул князь Иван и пренебрежительно покрутил в воздухе рукой, так и не подобрав подходящий случаю уничижительный эпитет.
– Нисколько не паскудно, сам наш Спаситель Иисус Христос врачевал болезни. А что такое какой-то удельный князь или даже московский боярин рядом со Спасителем? Плюнуть и растереть.
На такой оскорбительный для чести московского боярства аргумент никто не возразил, хотя присутствующим он сильно не понравился.
Сидящие передо мной люди были примечательны каждый по-своему: Шереметев – с узким верхом и обширным низом, и лицом, стертым невыразительностью до потери индивидуальности, походил на провинциального начальника, не умеренного в жирной пище. Иван Иванович Шуйский был простоват, но, несмотря на законную родовую гордость, явно незлобив и наивен; будущий царь Василий Иванович обтекаем, многомудр, лжив, изворотлив и, как мне показалось, ради достижения своей цели способен на самые неординарные поступки.
– И как здоровье государя? – заботливо поинтересовался боярин Василий Иванович.
– Что ему сделается в таком молодом возрасте! Здоров как бык.
– Марья Григорьевна, слышно, совсем занемогла? – продолжил он допрос.
– Не то, что занемогла, грустит, что мужа потеряла.
– Да царь Борис, того... – вставил свою ничего не значащую реплику Иван Иванович по прозванью Пуговка.
– А царевна что? – продолжил старший брат. – Совсем плоха?
– Ничего, я ее каждый день лечу, думаю, скоро совсем поправится.
– Каждый день или каждую ночь? – без тени улыбки уточнил старший Шуйский.
– И день, и ночь.
– Лечишь, слышно, медовухой?
– И это вам известно? – удивился я. – Именно медовухой, она в ней ноги мочит. Очень полезное средство, если заболеете, советую попробовать. Еще вопросы есть?
– Какие у нас к тебе, князь, могут быть вопросы! Вот совет есть. Ты осмотрись в Москве и сам уразумей, кого тебе дальше держаться. Годуновы хоть и сидят на престоле, да престол тот скользкий, как бы они с него не съехали. Мы же люди надежные, о Руси радеем, кто нам друг, того своей милостью не оставим.
– Вы что-нибудь по делу предложить хотите или так, вообще, разговариваете? – небрежным тоном спросил я.
– Пока так, а нужда в тебе будет, то и по делу поговорим. Главное, чтобы ты сам о себе правильно понимал.
– Ну, что ж, буду ждать, когда вы, не дай Бог, заболеете, тогда и разговаривать будем.
– Не о болезнях сейчас речь, совсем о другом.
– В заговор хотите позвать? Неужто против государя? – догадался я.
– Какой еще заговор! – испуганно воскликнул Василий Иванович. – Что ты еще такое придумываешь. На нас крамолы нет, мы и Борису, и сыну его крест целовали! Экий ты, князь Алексей, простой!
– Так я думал, что вы сами хотите в цари. По вам, боярин Василий Иванович, сразу видно, что сможете вы скипетр удержать. Думаете, я против? Я как вас увидел, сразу же понял, что вы первейший изо всех московских бояр. Куда другим до вас!
«Другие» с мрачными лицами слушали «комплименты» коллеге, однако вслух протестов не высказывали. Их бурно продемонстрировал сам кандидат в цари:
– Ты что такое несешь! Ты, князь, смотри, говорить говори, да не заговаривайся. Не по мне шапка Мономаха!
– Прости, боярин, коли обидел, – покаянно сказал я, – не думал, что ты так престол ненавидишь Мое дело малое, мне в такие игры играть не приходится. Я сегодня здесь, завтра там. Значит, вы все за царя Федора стоите? Потому и меня позвали, что о царском здоровье печетесь?
Шереметев часто закивал головой, Иван Иванович ухмыльнулся, а Василий Шуйский подтвердил преданность порядку верноподданными словами. На этом наши «деловые» переговоры можно было считать оконченными, и я встал со своей скамьи. Бояре последовали моему примеру. Шуйский с Иваном сразу же направились к выходу. Чтобы не столкнуться с ними, мне пришлось переждать, чем воспользовался Василий Иванович:
– Погоди, князь, мне еще слово-другое нужно тебе сказать.
Пришлось остаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95