Ладн
о, Ц она махнула сухой рукой, Ц конец един. Сожгут тебя, девка, на второй д
ень после Праздника Урожая. И нам Ц прощенье, и тебе Ц избавленье от мук
грядущих. Лучше тебе, если грехи и есть Ц покаяться перед смертью. Родств
енников у тебя здесь нет, Ц она вдруг хитро улыбнулась, и Донату бросило
в дрожь. Ц Вот и проклянешь кого, а все одно Ц не подействует.
Ц Что, Наина, Ц невыдержал Вукол, Ц отродье она?
Ц Отродье, Ц кивнула старуха, и уже поворачиваясь, тихо добавила, чтобы
слышала только Доната. Ц Отродье, только не кошачье. Вот как…
Тут только почувствовала Доната, как сильно болит нога, за которую укуси
л шакал. Пока ее на ошейнике тащили через лес, ей было не до боли. Боль гнезд
илась в душе, и при любом движении напоминала о себе острым уколом в сердц
е. Да таким, что перехватывало дыханье и темнело в глазах. Больше Доната не
чувствовала ничего. Даже леса. Без матери лес умер.
Только ночью, когда ее оставили одну, подвинув между железными прутьями
плошку с водой, как собаке, Доната осмотрела рану. Всю дорогу она чувствов
ала, как рана то затягивалась, то снова начинала сочиться кровью. Невысок
ие кожаные сапоги оказались пропитаны едва ли не насквозь. Но когда Дона
та омыла рану, то с удивленьем поняла: не так она страшна, как представляла
сь. Зверь наверняка вырвал бы здоровый шмат мяса, если бы не вовремя нанес
енный удар. А так Ц только прокушенная кожа.
И это была единственная радость за весь месяц, оставшийся до мучительной
смерти на костре.

Раннее утро Праздника Урожая дышало тревогой.
Перед рассветом Доната очнулась. Холодная волна окатила измученное сер
дце. Слово «завтра» крепкой веревкой перехватило горло, да так, что пришл
ось открыть рот, чтобы не задохнуться.
Мимо пробежал мальчишка, придерживая на ходу помочи от штанов. Рыжие куд
ри притягивали лучи восходящего Гелиона. Доната долго смотрела ему всле
д. Вот для него, босоногого пацана, и цену жизни толком не осознающего, ест
ь слово «послезавтра». Для него есть. А для нее нет.
Послезавтра есть для стайки разодетых по случаю праздника девиц. Суетли
вых, крикливых и не обращающих внимания ни на кого, кроме парней. Румяные,
остроглазые, в расстегнутых на плечах цветастых косоворотках, те степен
но шествовали по деревенской улице. Спасибо еще: не запустил никто напос
ледок увесистым камнем в ее клетку. Эти парни бывали особенно меткими, и т
олько хорошая реакция спасала Донату от жестокого удара. И вдруг ей остр
о, до боли, захотелось, чтобы кто-нибудь из них бросил в нее камнем. Окажись
удар смертельным, и смерть бы кусала локти, не досчитавшись целого дня в ч
ереде томительных, пропитанных страхом суток.
Послезавтра есть даже для старухи, что проходя мимо, по привычке погрози
ла кулаком в сторону клетки. Старуху поддерживала под локоток девица, ры
скавшая по сторонам колючим взглядом. Старуха ругалась, а девица торопли
во шептала ей что-то на ухо. Видимо, успокаивала, что завтра она вдоволь на
сладится видом мучений кошачьего отродья.
Что-что, но к старикам в деревне относились с таким почтением, что Донате,
наблюдавшей со стороны, порой становилось не по себе. Однажды она стала с
видетельницей того, как пожилая женщина со всего маху била палкой по скл
оненной спине парня. Добро бы за дело, а так Ц за мелкую провинность. Угор
аздило же того споткнуться и рассыпать корзину спелых яблок. Парень терп
еливо сносил удары, не говоря ни слова, и улыбался, улыбался…
Доната, сидя на корточках, обняла колени руками. Свет, Свет, о чем она думае
т на пороге небытия? Ей бы о собственной участи подумать, а ее воротит от ч
ужого подобострастия перед стариками. Кем еще станет после смерти Ц а н
у как Марой-морочницей, будет жизнь высасывать из людей. Наплачутся тогд
а в деревне. Наплачутся, да поздно будет.
День обещал быть жарким. Доната в томительном ожидании облизнула сухие г
убы. Она забыла, пила ли в последнее время. Такие мелочи, как голод и жажда, д
авно перестали ее беспокоить.
Праздничная суета началась ближе к полудню. На Донату не обращали вниман
ия впервые с того памятного дня, как посадили в клетку. Только Вукол колод
езным журавлем постоял у клетки, сверля ее недобрым взглядом. Вид он имел
такой, словно мало ему было, что ее только сожгут на костре. Дай ему волю, он
бы и кожу с нее живой сорвал, чтоб дольше мучилась. Да девица нарядная заче
м-то, воровато озираясь Ц стеснялась что ли? Ц запустила в клетку яблок
ом. Большим, с румяным боком. Не гнилым еще…
Дальше был длинный безоблачный день, жаркое марево, дрожащее у дороги, то
пот сотен ног, обутых в праздничные сапоги, визг, крики. А ближе к вечеру хо
р нестройных голосов, шум далекой гулянки, девичьи мольбы прямо за сарае
м, звуки то затихающей, то разгорающейся пьяной свары, даже чудился плач и
жалобный вой, как по покойнику… Потом все слилось в бесконечно долгий не
умолчный гул.
Доната сидела у самых прутьев и провожала глазами последний в ее жизни з
акат. Белый диск Гелиона садился за лес. Но у самой кромки его поджидала че
реда жадных серых туч Ц предвестниц близкой грозы.
Потом пришла ночь, принесла с собой тишину, и как подачку швырнула призра
чную свободу. Что ж… За неимением других подарков приходилось принимать
. Только ночью Доната могла позволить себе дышать полной грудью. Только н
очь освобождала от вязкой ненависти, что затягивала, как зыбучий песок. Д
алекие звезды, безмолвие, изредка нарушаемое ленивым лаем собак, да свеж
ий ветер Ц единственная ласка за последнее время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86