ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Преодоление узости
этого подхода наряду с расширением круга исследуемого материала намечается
в следующих за "словами и вещами" работах Фуко.
"Слова и вещи" относятся как раз к середине творческой биографии
Фуко. Здесь он обобщает замысел исследований предшествующих лет, прежде
всего работ "Психическая болезнь и личность" (1954), "Безумие и неразумие:
история безумия в классический век" (1961), "Рождение клиники: археология
взгляда медика" (1963). Единство позволяет рассматривать эти две последние
работы вместо со "Словами и вещами" как своего рода трилогию. Уже по одним
заглавиям работ Фуко первого периода видно, какой материал привел Фуко к
его основной концепции: это были проблемы медицины, в частности
психиатрии, и их связь с социальными условиями. Так, "История безумия в
классический век" посвящена разбору исторически меняющегося соотношения
между социальными критериями разума и психической болезни анализируется у
связи с целой совокупностью социальных отношений -- юридических,
экономических, религиозных. Все эти работы, также как и "слова и вещи",
ставят целью описание тех общезначимых установок мышления и
мировосприятия, которые обуславливают возникновение тех или иных
культурных и общественных явлений.
Работы, написанные после "Слов и вещей" -- "Археология знания", "Что
такое автор", "Порядок речи", "Надзор и наказание", -- развивают основной замысел Фуко, внося в него вместе с тем существенные
изменения. Самая важная из работ этого периода, "Археология знания", была
своего рода ответом на критику "Слов и вещей" и одновременно, по- видимому,
продолжала собственную эволюцию взглядов Фуко. Эта работа -- свидетельство
серьезного перелома в концепции Фуко, размах культурологических обобщений
"Слов и вещей" уступает здесь место более тщательной и методологически
отчетливой проработке историко-культурного материала. Цель "Археологии
знания" -- в прояснении задач исторического (или, точнее, археологического)
исследования культуры, которые ранее скорее скрыто подразумевались, нежели
открыто высказывались. Для историка (археолога), заявляет Фуко, нет в
культуре ничего, заранее заданного: ни грани между объектами наук, с
другими формами общественного сознания; даже такие объекты, как "автор"
или "произведение", не подразумеваются сами собой. Все факты, все атомы
культуры, представляющиеся недельными, подвергаются делению, все они
вписываются в контекст речевых или "дискурсивных" практик. "Дискурсивный"
у Фуко не значит "рациональный", "логический" или "языковой" в собственном
смысле слова. Дискурсия -- это срединная область между всеобщими законами и
индивидуальными явлениями, это область условий возможности языка и
познания *1). Дискурсивные практики, по Фуко, не исключают других видов
<*1) "Discours" -- одно из самых употребительных слов у
Фуко. Оно не подается однозначному переводу на русский язык. Там, где
оно не имеет явного терминологического смысла, его приходится переводить
"речь", изредка "рассуждение". Там, где оно употребляется как термин,
причем термин исходный и неопределяемый -- в "Словах и вещах" он обычно
относится к языку классической эпохи с его способностью расчленять
мыслительные представления, выражать их в последовательности словесных
знаков, -- приходится переводить его словами "дискурсия", "дискурс",
"дискурсивный". В поздних работах Фуко значение этого слова еще более
расширяется и покрывает, по существу, всю совокупность структурирующих
механизмов надстройки в противоположность "недискурсивным" --
экономическим, техническим -- механизмам и закономерностям.>
социальной практики, но, напротив, предполагают их и требуют выявления
сцеплений между ними. Исследования дискурсивных практик и дискурсивных
ансамблей, возникающих как результат, должны показать, по каким
исторически конкретным правилам образуются объекты тех или иных наук (ибо
они не находятся ни в"словах", ни в "вещах"; как строятся высказывания
(ибо они не подчиняются ни трансцедентальному субъекту, ни индивидуальной
субъективности,но лишь безличному субъекту дискуссии); как задаются
понятия (посредством связи дискурсивных элементов на допонятийном уровне --
путем пересечения, подстановки, смещения, выведения ,
совместности-несовместности и др.); каким образом совершается выборы тех
или иных мыслительных ходов (в тех случаях, когда казалось бы,одинаковые
условия равно допускают прямо противоположные решения).
Ни дискурсивные практики, ни их сочленения в дирскурсивные
ансамбли не налагаются на эпистемы "Слов и вещей". Это свидетельствует о
значительных сдвигах в методологической позиции автора. Дело здесь не
только в переименовании старых понятий (понятие "эпистемы" практически
почти не встречается в последующих работах Фуко), но в выявлении новых
возможностей исследовательской работы.
В "Археологии знания" и последующих работах Фуко разрешаются по
крайней мере некоторые противоречия, которые в "Словах и вещах" приводили
в тупик. Очевидная произвольность выбора тех или иных фактов в "Словах и
вещах" снижаются анализом закономерности дискурсивных практик
"Археологии знания"; вместо ссылок на авторов и произведения предлагается
программа исследований "авторской функции" в произведениях различного рода
и разных исторических эпох; внутренняя однородность и приглаженность
эпистемического пространства сменяется возможностью разноуровневых
дискурсивных практик и выявлением их взаимосоотношений;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182
этого подхода наряду с расширением круга исследуемого материала намечается
в следующих за "словами и вещами" работах Фуко.
"Слова и вещи" относятся как раз к середине творческой биографии
Фуко. Здесь он обобщает замысел исследований предшествующих лет, прежде
всего работ "Психическая болезнь и личность" (1954), "Безумие и неразумие:
история безумия в классический век" (1961), "Рождение клиники: археология
взгляда медика" (1963). Единство позволяет рассматривать эти две последние
работы вместо со "Словами и вещами" как своего рода трилогию. Уже по одним
заглавиям работ Фуко первого периода видно, какой материал привел Фуко к
его основной концепции: это были проблемы медицины, в частности
психиатрии, и их связь с социальными условиями. Так, "История безумия в
классический век" посвящена разбору исторически меняющегося соотношения
между социальными критериями разума и психической болезни анализируется у
связи с целой совокупностью социальных отношений -- юридических,
экономических, религиозных. Все эти работы, также как и "слова и вещи",
ставят целью описание тех общезначимых установок мышления и
мировосприятия, которые обуславливают возникновение тех или иных
культурных и общественных явлений.
Работы, написанные после "Слов и вещей" -- "Археология знания", "Что
такое автор", "Порядок речи", "Надзор и наказание", -- развивают основной замысел Фуко, внося в него вместе с тем существенные
изменения. Самая важная из работ этого периода, "Археология знания", была
своего рода ответом на критику "Слов и вещей" и одновременно, по- видимому,
продолжала собственную эволюцию взглядов Фуко. Эта работа -- свидетельство
серьезного перелома в концепции Фуко, размах культурологических обобщений
"Слов и вещей" уступает здесь место более тщательной и методологически
отчетливой проработке историко-культурного материала. Цель "Археологии
знания" -- в прояснении задач исторического (или, точнее, археологического)
исследования культуры, которые ранее скорее скрыто подразумевались, нежели
открыто высказывались. Для историка (археолога), заявляет Фуко, нет в
культуре ничего, заранее заданного: ни грани между объектами наук, с
другими формами общественного сознания; даже такие объекты, как "автор"
или "произведение", не подразумеваются сами собой. Все факты, все атомы
культуры, представляющиеся недельными, подвергаются делению, все они
вписываются в контекст речевых или "дискурсивных" практик. "Дискурсивный"
у Фуко не значит "рациональный", "логический" или "языковой" в собственном
смысле слова. Дискурсия -- это срединная область между всеобщими законами и
индивидуальными явлениями, это область условий возможности языка и
познания *1). Дискурсивные практики, по Фуко, не исключают других видов
<*1) "Discours" -- одно из самых употребительных слов у
Фуко. Оно не подается однозначному переводу на русский язык. Там, где
оно не имеет явного терминологического смысла, его приходится переводить
"речь", изредка "рассуждение". Там, где оно употребляется как термин,
причем термин исходный и неопределяемый -- в "Словах и вещах" он обычно
относится к языку классической эпохи с его способностью расчленять
мыслительные представления, выражать их в последовательности словесных
знаков, -- приходится переводить его словами "дискурсия", "дискурс",
"дискурсивный". В поздних работах Фуко значение этого слова еще более
расширяется и покрывает, по существу, всю совокупность структурирующих
механизмов надстройки в противоположность "недискурсивным" --
экономическим, техническим -- механизмам и закономерностям.>
социальной практики, но, напротив, предполагают их и требуют выявления
сцеплений между ними. Исследования дискурсивных практик и дискурсивных
ансамблей, возникающих как результат, должны показать, по каким
исторически конкретным правилам образуются объекты тех или иных наук (ибо
они не находятся ни в"словах", ни в "вещах"; как строятся высказывания
(ибо они не подчиняются ни трансцедентальному субъекту, ни индивидуальной
субъективности,но лишь безличному субъекту дискуссии); как задаются
понятия (посредством связи дискурсивных элементов на допонятийном уровне --
путем пересечения, подстановки, смещения, выведения ,
совместности-несовместности и др.); каким образом совершается выборы тех
или иных мыслительных ходов (в тех случаях, когда казалось бы,одинаковые
условия равно допускают прямо противоположные решения).
Ни дискурсивные практики, ни их сочленения в дирскурсивные
ансамбли не налагаются на эпистемы "Слов и вещей". Это свидетельствует о
значительных сдвигах в методологической позиции автора. Дело здесь не
только в переименовании старых понятий (понятие "эпистемы" практически
почти не встречается в последующих работах Фуко), но в выявлении новых
возможностей исследовательской работы.
В "Археологии знания" и последующих работах Фуко разрешаются по
крайней мере некоторые противоречия, которые в "Словах и вещах" приводили
в тупик. Очевидная произвольность выбора тех или иных фактов в "Словах и
вещах" снижаются анализом закономерности дискурсивных практик
"Археологии знания"; вместо ссылок на авторов и произведения предлагается
программа исследований "авторской функции" в произведениях различного рода
и разных исторических эпох; внутренняя однородность и приглаженность
эпистемического пространства сменяется возможностью разноуровневых
дискурсивных практик и выявлением их взаимосоотношений;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182