Останавливаясь на зрителе, глаза художника схватывают его и
заставляют войти в картину, назначают ему особое, а вместе с тем
неизбежное место, отнимают у него его светлый и зримый облик и переносят
его на недостижимую поверхность перевернутого полотна. Зритель видит, что его
незримый облик стал видимым для художника и воссозданным в окончательно
невидимом для него самого образе. Эффект усилен и сделан еще более
неизбежным посредством боковой ловушки. Свет попадает в картину с правой
стороны, из окна, в очень сжатой перспективе. Виден лишь сам оконный
проем, так, что поток света, льющийся сквозь него, с одинаковой щедростью
освещает два соседних, пересекающихся, но несводимых одно к другому
пространства: поверхность полотна вместе с объемом, который она
представляет (то есть мастерскую художника или гостиную, в которой он
установил свой мольберт), и перед этой поверхностью реальное пространство,
занимаемое зрителем (или же воображаемое местоположение модели). Идя по
комнате справа налево, мощный золотистый свет устремляет зрителя к
художнику, а модель -- к полотну. Этот же свет, освещая художника, делает
его видимым для зрителя, создавая для глаз модели сверкание золотых линий,
образуемых рамой загадочного полотна, в котором окажется замкнутым ее
перенесенный туда облик. Эта виднеющаяся с края часть окна, едва
намеченная на картине, высвобождает прямой и рассеянный свет, который
служит местом для изображения. Это окно уравновешивает находящееся на
другом конце картины невидимое полотно: подобно тому как это последнее,
обращенное изнанкой к зрителям, вливается с картину, которая его
представляет и образует посредством наложения ее видимой изнанки на
поверхность несущей картины, недоступное для нас место, где сияет Образ,
как таковой,-- точно так же окно, этот простой проем, создает настолько же
открытое пространство, насколько другое является скрытым, настолько же
являющееся общим для художника, для персонажей, моделей, зрителей,
насколько другое пространство является одиноким (так как никто на него не
смотрит, даже сам художник). Справа через незримое окно распространяется
чистый световой объем, делающий видимым любое представление; слева
простирается поверхность, скрывающая по другую сторону чересчур отчетливо
видимой основы изображение, которое она несет. Свет, заливающий сцену (я
имею в виду как комнату, так и полотно, как комнату, изображенную на
полотне, так и комнату, в которой это полотно размещено), окутывает
персонажей и зрителей и под взглядом художника уносит их к тому месту,
где их будет изображать его кисть. Однако он нас оно скрыто. Мы смотрим на
себя, в то время как художник смотрит на нас, ставших видимыми для его
глаз благодаря тому же самому свету, который делает его видимым для нас. И
в тот момент, когда мы должны будем увидеть себя запечатленными его рукой,
как в зеркале, мы сможем уловить лишь тусклую оборотную сторону зеркала.
Заднюю стенку большого наклонного зеркала.
Однако прямо перед зрителем -- перед нами самими -- на стене,
образующей задний фон комнаты, художник изобразил ряд картин. И вот среди
всех этих развешенных полотен одно сверкает особым блеском. Его рамка --
шире и темнее, чем у других, однако белая полоска удваивает ее с внутренней
стороны, распространяя по всей поверхности этого полотна свет, который
трудно локализовать, ибо идти ему неоткуда, разве что изнутри. В этом
странном свете вырисовываются два силуэта а над ними, немного сзади,
тяжелый пурпурный занавес. На остальных картинах не видно ничего, кроме
нескольких более бледных пятен, граничащих с полной темнотой, лишенной
глубины. Напротив. эта картина обнаруживает пространство, уходящее вглубь.
В нем с такой ясностью, которая свойственна только этому полотну,
размещаются распознаваемые формы. Среди всех этих элементов,
предназначенных для того, чтобы дать изображения, но тем не менее
отрицающих, скрывающих или устраняющих их в силу своей позиции или
удаления, только эта картина честно реализует свою функцию, давая увидеть
то, что должна показывать, несмотря на свою удаленность и на окружающую ее
тень. Однако это не картина: это -- зеркало. Оно дает, наконец, то
волшебство удвоения, в котором было отказано как картинам, находящимся в
глубине, так и залитому светом переднему плану вместе с его ироническим
полотном.
Из всех изображений, представленных на картине, зеркальное
является единственно видимым, однако никто не него не смотрит. Стоя около
своего полотна, поглощенный своей моделью, художник не может видеть этого
зеркала, мягко сверкающего сзади него. Большинство других персонажей
картины также повернуты к тому, что должно происходить впереди, к этой
ярко освещенной незримости, окаймляющей полотно, и к этой полосе света,
где их взгляды должны увидеть тех, кто их видит, а вовсе не к мрачному
пространству, замыкающему комнату, в которой они представлены. Правда,
некоторые головы изображены в профиль, но ни одна из них не повернута
достаточно в глубину комнаты, чтобы увидеть это оставленное без внимания
зеркало, этот маленький блестящий прямоугольник, который есть не что иное,
как сама видимость, которую, однако, ни один взгляд не стремится схватить
и актуализировать, насладившись внезапно созревшим плодом предлагаемого ею
зрелища.
Надо признать, что с этим безразличием можно сравнить лишь
безразличие самого зеркала. Действительно, оно не отражает ничего из того,
что находится в том же пространстве, что и оно само:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182