повесть
Свистун — северный ветер — напористо раскачивал вершины сосен прибрежного парка. По всему косогору перед Жигулевским морем прокатывалась унылая песня осени. По земле кружилась опавшая листва мелколесья. Вздыбится такой столбик из радужных красок листопада, покрутится перед тобой, как привидение, и тут же, оседая,
распадается. Для Федора Федоровича, коменданта молодежного общежития автозаводцев, эта непогодь несла обострение боли старых ран. Опять во всех суставах станет гнездиться колючий скрип и дышаться будет с подколом в сердце.
Как много напоминают ему эти скрипы в суставах и подколы в сердце, а часто и возвращают ход. мысли вспять. Только сейчас его отчитал инспектор жилищного
управления:
— На каком основании перенес телефон из служебной комнаты общежития к своей койке? Кто дал право запрещать телефонные разговоры но личным вопросам?..
Молодой, видно весьма преуспевающий, инспектор, получив жалобу от какого-то «телефонного висуна», конечно, обязан был проявить оперативность и дать свои установки. Ведь ему, этому молодому инспектору, трудно было согласиться с тем, что телефон переносится к койке в часы недомогания, когда нет сил держаться возле стола и некого оставить вместо себя отвечать на авральные звонки — поднять такую-то бригаду или бригадира... Инспектору так же сложно было уяснить, что телефонные разговоры по яичным вопросам порой затягиваются до беско-
нечности, и стыдно быть свидетелем телефонных встреч парней с девушками: знакомятся, назначают свидания с намеками на пошловатость и глазом не моргнут. У телефонной трубки нет зрачков. «А мы, бывало, в молодости без телефонов влюблялись, не обманывали себя и свою совесть... Фу, опять она, память, потянула не туда».
В последние годы Федор Федорович все чаще стал замечать, что у него не хватает сил одолеть память. Вроде начинаешь думать о сегодняшних событиях, а память снова и снова уносит в прошлое. Вероятно, и раньше, когда еще и пятидесяти Федору не было, она не очень-то подчинялась ему — ведь ей действительно не откажешь, не прикажешь. Но теперь тягаться с ней стало просто невмоготу. Уносит и уносит туда, к делам тридцатилетней давности, а порой ближе — к трудностям послевоенной поры. Вроде бы отрывает, непослушная, от насущных забот дня, хоть криком кричи о помощи, если не хочешь отстать от жизни.
Иногда Федор Федорович пытается убедить себя, что память мешает ему верить в способности юных современников, мешает понять их, а потому ругает свою память на чем свет стоит. Но это не помогает. Наоборот, чем больше он осуждает ее, тем настойчивее и острее вмешивается она в осмысление неотложных дел, как бы говоря: «Не отвергай меня, потеряешь себя».
А каким сам был в юности? Учился, работал, как все сверстники. В семнадцать лет стал комсомольским вожаком своего поселка — избрали без подсказки сверху! В начале войны, в дни боев под Москвой, был назначен парторгом, затем комиссаром лыжного батальона. Закончил войну замполитом гвардейского полка.
Щуплый, неторопливый, но всегда готовый, как. пулемет на боевом взводе, к самым энергичным действиям, он, казалось, был неуязвим и потому остался жив, хотя ни в одной атаке не плелся в хвосте. Политработнику не положено руководить боем, он ведет людей в бой. Нет, он не был заговорен от пуль и осколков. И свинец,, и сталь, и крошево чугуна решетили его, но победил он, человек. И не только победил — выжил! Через несколько лет после войны, когда началось сокращение армии, демобилизовался, ушел в запас. И вот уже четвертый год работает комендантом молодежного общежития в белокаменном городе, выросшем на берегу Жигулевского моря,
И здесь он обнаружил, что у него, появился сильный противник — собственная память. Такой сильный и но-ровистый, что если в прошлом Федор Федорович мог ду-мать и рассказывать о своей жизни с насмешкой, иронически — «хорошо тому живется, у кого одна нога»,— то ныне все это выглядит как смех сквозь слезы и как упрек тем, кто родился в годы мирной жизни: дескать, вот мы какие были, а вы?.. И попробуй после этого найти контакт с молодыми, коли память заставляет снова ощущать на язы горечь пороховой гари и пускать в ход «оптимизм» плясуна с одной ногой. У такой пляски, как у птицы Сс перебитым крылом, нет взлета радости, одно страдание. Нынешняя молодежь встречает подобные напоминания как попытку встать над ней, подавить в ней чувство собственного достоинства. Молодость без гордости — как весна без солнца.
Правда, она не отрицает заслуг старших поколений, но предпочитает брать на вооружение всхожие зерна науки, техники для дела, для самосовершенства. Эти парни и девчата — дети века атомных реакторов, электроники, освоения космоса — строят заводы, ракетные двигатели, монтируют вычислительные машины, программируют работу станков, и никому из них не откажешь в праве на гордость. Что касается опыта борьбы отцов в пору огненных бурь и горьких неудач в лихую годину, то желательно, чтобы это поскорее заросло быльем и вспоминалось, как осенний листопад, просто для контраста с действительностью.
Й каждый раз после таких рассуждений Федор Федорович спрашивал себя: чем освежить свои думы, чтоб они отвечали настроению молодых автозаводцев, с которыми приходится встречаться в общежитии? Встречаться и разговаривать ежедневно — утром, днем, вечером и даже ночью. Такая уж обязанность коменданта общежития, К сожалению, ничего свежего на ум не приходило, и опять он сетовал на свою память, порой зачислял себя в разряд дряхлеющих стариков, которые, как известно, забывают к вечеру, что было с ними утром, но хорошо .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65